Выбор натуры

…Внутри джипа вовсю гремела музыка. Сараев, как ни в чем не бывало, сел сзади, рядом с Паолой, но стоило Демиду выехать на Колонтаевскую и проехать полтора квартала, как он объявил, что совсем забыл об одном неотложном деле, самым решительным образом потребовал остановить машину и, не слушая уговоры, вышел. Музыкальная кибитка Демида покатила дальше. Сараев с некоторым сожалением проводил джип взглядом. Ему вдруг стало одиноко и страшновато. А что он, тихий нищий пьяница, собственно, может предложить Насте? Денег ему едва хватало на себя, с кино всё еще очень туманно… Его вывел из задумчивости прогремевший вниз на бешеной скорости пустой трамвай в клубах рыжей пыли. Сараев вздохнул и побрел домой. В тревожном и подавленном состоянии он провел большую часть дня. Но как только раздался знакомый короткий стук в дверь, сердце его радостно забилось, и обо всех сомнениях тотчас было забыто.

 

 

XXXVIII

Настя Убийволк

Он помог снять Насте пальто (и опять его необычайно взволновала ее телесная легкость) и провел в комнату.

– Чаю? – спросил он.

– Чаю?.. Ну, если вы будете, то и я…

Сараев кинулся в кухню. Он с трудом удерживался от искушения сделать пару глотков для храбрости. Между хлопотами выглянул в комнату и, затаив дыхание, несколько секунд смотрел на чинно сидящую на краешке стула со строгим задумчивым лицом Настю. А что если просто подойти сейчас сзади и молча обнять, подумал он. Тут Сараеву бросился в глаза бинокль на столе, который еще вечером держала в руках Паола, и от бредовой мысли, что, взглянув на него, Настя может догадаться, с кем он провел ночь, ему на мгновение стало не по себе. Настя пошевелилась, и Сараев отпрянул.

Через минуту она появилась в кухне, у него за спиной и они встретились смущенными взглядами.

– Вам помочь? – спросила она.

– Увы, здесь уже ничем не поможешь, – пошутил Сараев. – Садитесь.

Настя опустилась на табурет. Сараев разлил чай. От волнения у него всё внутри ходило ходуном. Ей стоило только начать, проговорить самые первые слова, и он сразу же подхватит, возьмет всё на себя… Он ждал. Настя молчала. И чтобы освободиться от вызванной их общим напряжением судороги молчания, он сделал глубокий вдох и повернулся к ней.

– Вы ведь каждый день ездите домой одной и той же дорогой? – спросил он.

– Да, – ответила Настя.

– Хочу поделиться с вами одним наблюдением. Там, на спуске к Пересыпскому мосту… Ну, вот как мы с вами тогда ехали, помните? Там ранней весной по вечерам, на закате бывает такое ощущение, трудно передать. Я почему-то оказываюсь там каждый год в это время. Ноги, что ли, сами несут… Да, кажется, это бывает в конце марта, в начале апреля… Вдруг над Слободкой и над всем тем пространством открываются грандиозные виды: огромное небо, тучи, а между ними сквозит чистый далекий горизонт. И – освещение. Просто невероятное! Кажется, будто сейчас начнется какое-то другое время суток и всё пойдет иначе. Не то чтобы начнутся чудеса, но и привычным этот порядок нельзя будет назвать, и вся жизнь начнет вместе с этим как-то меняться, и такое тревожное и радостное волнение охватывает…

– Извините, Андрей Андреевич, – прервала его Настя. – А можно я сначала скажу, с чем пришла, а потом вы расскажете? Мне так будет проще…

– Конечно, – испуганно произнес Сараев и сел напротив.

Хрупкий ритм их встречи подсказывал ему, что вот сейчас она произнесет: «Андрей Андреевич, я…» и запнется, или просто: «Андрей Андреевич…» и запнется, или только «Я…» и запнется, и он выложил правую руку на стол, чтобы в паузе сразу же накрыть ею ладонь Насти и проговорить всё раньше.

Опустив лицо и заложив прядь волос за ухо, Настя быстро и твердо произнесла: