Выбор натуры

– Почему Абдулла и Насрулла звучит смешно, а Бред и Скотт нет? – скороговоркой отчитался он. И добавил: – Газовый ветер.

– Отлично, – сказал Демид.

«Это конец», – подумал Сараев. Но как только он обхватил корпус гранаты, таможенник твердыми острыми ногтями больно впился ему между сухожилиями под запястьем, отвел его ослабившую хватку ладонь и спрятал гранату в карман. Прочистив двойным глухим рыком горло, Демид сказал:

– У дочки сегодня был день рождения. Идемте, выпьем чего-нибудь за ее здоровье.

На кухне Демид вытянул из холодильника бутылку водки и, постояв некоторое время в раздумье, неторопливо наполнил стакан и рюмку. Потом, опять же после минуты раздумий, протянул стакан гостю. Обычно в таком состоянии Сараева отпускало при одном виде бутылки, но тут, даже запрокидывая голову и торопливо глотая водку, он ждал от хозяина какого-нибудь подвоха и по-собачьи косил глазами в его сторону: не выкинет ли тот что-нибудь в последнюю секунду.

– Жаль, что у вас нет за душой никакого оригинального философского учения, – сказал Демид, взяв свою рюмку, – а то бы я слушал вас дни напролет и записывал. Помните, как Лао-Цзы свое дао открыл начальнику пограничной заставы? Всегда меня этот факт почему-то будоражил. Может быть, и мне, скромному одесскому таможеннику, когда-нибудь что-нибудь такое обломится… где-то, может быть, и мой Лао-Цзы бродит, никак не дойдет…

Только поставив стакан на стол, Сараев облегченно вздохнул.

Демид опять налил.

– Выпейте еще, поешьте и ложитесь, – сказал он. – Можете прямо здесь. Вам надо поспать. И советую отключить телефон. Отключите-отключите. (Сараев послушно исполнил.) Завтра будем с вами лечиться. Уходя, он обернулся в дверях. – Да, а что значит – «газовый ветер»?

– ?..

– Это вы сказали, когда я попросил первые попавшиеся слова.

– А-а, это. Да так… – Сараев, блаженно улыбаясь, тряхнул плечами. – Просто почему-то иногда представляю, как день и ночь по трубам в темноте шуруют эти газовые потоки… годами.

– И что?

– Ничего. Просто жутко как-то… разве нет?

Утром, когда Сараев проснулся, его ждало обильное застолье. За столом Демид объявил, что после обеда они лягут под капельницы.

– Это не значит, что мы бросим пить, но по пути не мешало бы освежить силы… – многозначительно добавил он.

И после обеда они действительно легли под капельницы. Сараевым в кабинете занимался молчаливый улыбчивый юноша, а Демидом – его пожилой наставник, которого Сараев увидел уже как сквозь туман, заговариваясь и засыпая.

 

 

XXIV

У Демида

Сараев согласился погостить у Демида несколько дней – в конце концов, сколько можно безвылазно сидеть дома?

Твердого распорядка дня у Демида не было. Образом жизни он походил более на представителя какой-нибудь свободной профессии, чем на государственного служащего. Впрочем, может быть, Сараев просто попал в такой период. По утрам приходили какие-то люди, по большей части молодые, некоторые из них были в таких же, как и у Демида, синих мундирах, и запирались с хозяином в кабинете. Вели они себя крайне почтительно. Иногда Демид ненадолго выезжал. Хозяйство вела пожилая домработница с неприветливым бараньим взглядом.

С Демидом они вместе ужинали и иногда обедали, а в остальное время то сходились, то расходились. Кажется, никогда прежде Сараев так вкусно и много не ел, так разнообразно не выпивал и так сладко не спал, как в эти дни. Большую часть времени он проводил в просторном, но довольно уютном кабинете или же на крыше, на оборудованной для посиделок площадке, откуда открывался прекрасный вид на Александровский парк. Тут был небольшой бассейн с расставленными вокруг лежаками, креслами и кадками с деревцами; чуть поодаль стояла накрытая брезентом жаровня. Сараев любил здесь подремать. Как-то, бродя по квартире, он подумал: вот бедность, любая, даже чистенькая и аккуратная, всегда выглядит временной. И чем беднее, тем временней. А от достатка, каким бы он ни был, веет покоем и постоянством.