Выбор

— Как же ты сумела разобраться, Берт?

— Магазин. Я проработала почти пять лет у мистера Эплмена, здесь, в Бильце.

— И?

— Там был небольшой книжный отдел, здесь у нас особо не читают, в основном все на церковные темы, сборники проповедей… А однажды… Откуда-то появилась небольшая книга, ''Пилигримы'' и старинная история Массачусетса''.

— О ''Мэйфлауэре''?

— Не только, Клайд.

Роберта помолчала несколько мгновений, послышался вздох, как будто она собиралась с духом. Тихо повторила.

— Не только, любимый.

Я молча жду, понимая, что не надо ее подгонять или задавать какие-то вопросы, она все скажет сама и ей почему-то нелегко на это решиться.

— Там было о нем, Клайд. Немного совсем, но я все поняла. И мне стало страшно…

Маленькая лампа тускло освещает раскрытую потёртую книжку, я ее самовольно взяла в магазине мистера Эплмена, завтра положу на место, он не заметит. Застывшим взглядом смотрю на изображение старинной гравюры, подпись — ''Старая тюрьма города Бостон'', под рисунком — список именитых заключённых. Джон Олден идёт под номером четыре. Внизу страницы — напечатанное мелким шрифтом примечание, краткое описание преступления. Номер четыре… И я с треском захлопываю книгу, тихо вскрикнув. Боже… Понимание озарило мозг ослепительной вспышкой, теперь мне все понятно. Эта папка… Страх и негодование отца… То, что он скрывает от меня, братьев, сестер, соседей… Наши настоящие предки и откуда в действительности пришла в эти места наша семья… Сара Филлипс… Роберта… Тайтус… И черный всадник, молча убивающий на пустынной ночной дороге… Мой предок. Джон Олден. Сын одного из Ста Тридцати Двух, один из самых уважаемых граждан того времени. И он же — Олден Проклятый. Олден из Салема.

Я тоже сразу понял очень многое. Салем. С силой провел по лицу ладонями, как прогоняя наваждение.

— Берт, на воздух, пройдемся немного.

Она кивнула, переведя дыхание и успокоившись.

— Идём, милый, правда, что-то стало душно.

Мать Роберты хлопочет внизу вместе с Эмилией, убирают со стола остатки праздничного обеда.

— Миссис Олден, мы с Бертой погуляем немного тут неподалеку.

Она с улыбкой кивает, передавая Эмилии тарелки, которые та споро моет и укладывает на кухонный стол.

— Конечно, Клайд, Роберта наверняка хочет вам многое здесь показать.

Вежливо киваю в ответ, взяв Берту за руку.

— Ваша дочь столько мне рассказывала о здешних местах, но мы ненадолго, темнеет.

— Да, не отходите далеко, тут давно не слышали о волках, но мало ли…

Роберта рассмеялась, потянула меня к двери.

— Мама, я с детства от тебя слышу о том, что мало ли… Идём, милый.

Наши тихие шаги на узкой лесной тропинке, Роберта тесно прижимается к моему плечу, чувствую ее тепло. Покосился на ее лицо, оно спокойно и безмятежно, вот перехватила мой осторожный взгляд и улыбнулась.

— Чего смотришь?

Пожимаю плечами, откровенно любуясь ей.

— Ты такая красивая, Берт, спокойная и улыбающаяся, душа радуется, на тебя глядя.

— Это все благодаря тебе, Клайд.

Она вздохнула, теснее прижавшись, мы уже отошли довольно далеко от дома.

— Знаешь…

— Что, солнышко?

— Я тут была последний раз совсем недавно, и… Ты не сердишься, что опять вспоминаю?

Покачал головой, прижавшись лицом к ее волосам, шляпку она не надела, и дала им свободно упасть на плечи.

— Конечно, не сержусь, Берта… И слушаю тебя.

Она тихо продолжила, глядя то под ноги, то по сторонам.

— Я тогда думала, что больше никогда сюда не вернусь. Знаешь…

— Что?

— А я ведь породовитей, чем Сондра и Бертина, да?

Задумчиво кивнул, это так.

— Ты родовитей всех в Ликурге, Берт, разве что там есть ещё потомки пилигримов. И ты ещё не рассказала всей истории, да?

— Да, Клайд, но там уже немного, одни догадки. А когда…

Роберта замолчала, будто засомневалась. Легонько сжал ее пальцы, побуждая продолжить. Она решилась.

— Тогда, когда он.Ну.Он.

Снова замолчала и беспомощно посмотрела на меня, потеряв слова. Привлек ее к себе и прошептал.

— Не говори ничего, если тяжело или не хочешь. А если скажешь, я выслушаю все, любимая.

Ее ответный шепот.

— И не будешь сердиться, что обещаю не вспоминать и все равно к этому возвращаюсь иногда?

— Не буду, милая, я же понимаю, что воспоминания так просто не уходят.

Она вздохнула и уже смелее продолжила.

— Когда он стал жесток и равнодушен, я была в отчаянии и подумала…

Ох, девочка… Я понял. Но молчу, она говорит.

— Подумала показать ему эти бумаги, рассказать… Чтобы увидел, что я не хуже их и даже лучше. Что я, моя семья… Что с того, что мы бедны и в безвестности… Все же мы — Олдены.

— Но ты так и не сказала ему ничего?

— Нет. Был момент, я уже решилась, но увидела его глаза, пустые, равнодушные. Увидела, как он тяготится каждой лишней минутой возле меня, как он хочет уйти, едва зайдя ко мне домой… Что ему эта старая история, он даже не дослушал бы, сказал, спешит куда-нибудь… К дяде на обед, — ее губы брезгливо скривились, — Я представила себе это и просто содрогнулась от унижения, милый… И ничего не сказала.