– Да! – волосы таки стали дыбом, когда толпа привидений гудит единое “да”, которое, как оказалось, услышали все, как и начало вопроса, про «истинную норманнку».
– Хранители приняли решение! – После этих слов, призраки стали уходить с площади, но в этот раз проходя мимо живых, они чуть кивали или улыбались, я так понимаю своим родным, в ответ многие что-то тихо говорили, а потом украдкой вытирали слезы.
– Мы призываем их очень редко, только в исключительных случаях, как ваш с Дани, выяснить, к какому роду он относится, мы практически сразу поняли, что он норманн. А ты вообще исключение, ты не норманнка по происхождению, ты не родила норманна, но сейчас твой статус, как у тех, кто пришёл в эту Грань. Эта наша благодарность, что спасла и вырастила сына нашего народа, нашу надежду.
Он и моя надежда, и опора, но что-то мне страшно за сына, какие такие надежды они на него возлагают.
Мы с сыном за руку вернулись к Кьеллу, где Юнас тихо признался:
– Я думал, вы уже не вернетесь, а перейдете в дом к отцу Дани, под их опеку… – а не досказанное «и бросите меня».
– Если бы мы с Дани и решили перейти, то я сразу бы спросила тебя, пойдешь ли ты с нами, – я погладила руку своего второго сына и посмотрела на Кьелла, что-то степень его замороженности выросла градусов на двадцать.
Обряд закончился, все призванные ушли и народ стал расходиться, Кьелл повернулся к нам, молча глядя как будто сквозь, я, тяжело вздохнув, позвала:
– Пойдемте домой, сил нет.
– Пойдем, – Дани взял меня за руку и потащил домой, приговаривая:
– Такие нервы, я аж проголодался, мама, может, перекусим?
– Конечно; Юнас, ты как, хочешь перекусить?
– Очень, – ребенок пристроился рядом, начал переговариваться с Дани.
– А ты Кьелл, не откажешься перекусить? – я посмотрела через плечо на мужчину, которые шел, чуть отстав.
– Нет.
Что, блин, нет?
– Нет - не откажешься или нет - никакой еды по ночам? – надо учить объясняться конкретней, он помолчал, а потом быстро догнал нас (ему для этого один шаг надо было сделать с такими-то длинными ногами).
– Возьмете с собой на перекус? – это он ребятам, те радостно ответили, что, конечно, в чем вопрос.
Иду и улыбаюсь, толпа моих голодных мужчин идет рядом, сейчас я их покормлю и отправлю спать, хорошее чувство - спокойствие.
17
Дома, накормив всех страждущих, пошла укладывать спать сына, с мыслью, что потом вернусь на кухню и поговорю с Кьеллом, как бы не так. Так, наверное, даже лучше, поскольку я смогла поговорить обо всем с сыном. Мы обсудили сегодняшнее событие, наш теперь статус и место в обществе норманн. Единственное, за что упрекнул меня сын, что я не сказала про то, кем был его отец, на что я, бледнея, сказала правду:
– Я не знала, кем он был, – для неискушенного ребенка это прозвучало нормально, а вот услышали бы меня кумушки и ниже падать в их глазах мне было бы некуда.
Пыталась заставить себя сказать правду сыну, что не рожала его, но язык не поворачивался. Так промучившись чувством вины, вроде уже и пережила эти угрызения совести, но, видимо, не до конца. Спустилась вниз, но на кухне было тихо и чисто. Просто, когда уходила с сыном, который клевал носом за столом, оставалась грязная посуда, еда, которую нужно было убрать. Постояла в задумчивости на кухне и пошла опять наверх, возле двери Кьелла я простояла дольше, пытаясь убедить себя, что ничего не случится, если я войду в комнату к мужчине или вообще просто позову его. Но куда там, вбитые правила закостенели во мне, и я не смогла себя пересилить, оправдав свою трусость тем, что завтра с утра поговорим.
Под утро уже по традиции ко мне в комнату зашел Кьелл, чтобы сказать, что уходит и сегодня его не ждать. Попыталась заговорить с ним, но он, ссылаясь на то, что спешит, сбежал, и это взрослый мужик?
Утром я была хмурая (нет, это не из-за одного великана), собрала детей и отправила в школу. Сегодня я не отводила их сама, а первым делом пошла кормить зверей, и, как обещала, принесла им вкусняшки на выбор, по итогу очень им понравился пирог и бутерброды. Больше всех мне была рада «киса», она ластилась и выдуривала ласку всеми доступными способами, даже один раз руку мою сцапала себе в пасть и пыталась прислонить ее к своей груди, чтоб я ее почесала, осознала я это не сразу. Изначально я, пытаясь не визжать от страха, всеми правдами и неправдами пыталась отобрать свою конечность обратно в единоличное пользование. Пришлось сдаться и усердно чесать грудь и за ушком этой огромной своенравной кошке, при этом я ругала ее и возмущалась, но тихонько и с добрыми интонациями. А эта вредина щурила глаза и поглядывала хитро, подставляя все новые места для поглаживания, вымогательница. Остальная живность не осталась в долгу и приползла на свою порцию ласки. Руки уже устали гладить всех, когда я в очередной раз перевела взгляд, чтобы погладить следующий меховой шарик, увидела змея, глядевшего на меня на расстоянии. И так жалко его стало, его вон никто не гладит и не любит, тьфу на эту жалостливость.
– Иди сюда, тоже поглажу, – буркнула недовольная, причем недовольство адресовано себе же.