Выбирая судьбу

Будет тебе, Джиллиан, успокойся… Три длинных коридора, единственным назначением которых, очевидно, было произвести впечатление на посетителей и лишить их способности ориентироваться в пространстве, — со мной этот фокус сработал, не успела я дойти до второго. Затем приемная, вся в бежевых тонах, с большой оранжевой пепельницей на столе, еще один псевдомодернистский столик и дверь. Дверь с большой буквы. В проеме стоял Джон Темплтон и улыбался. Энергичный и явно напряженный, однако настроенный вполне дружески. Быстро впустил меня в кабинет, предложил кофе, раскурил трубку и заговорил о пустяках, рассыпаясь в похвалах Сан-Франциско. В общем, комедия под названием «Джон Темплтон, добрый приятель свободной художницы Джиллиан Форрестер, блудной дочери Нью-Йорка, которая наконец вернулась домой». Роль мне отлично удавалась. Я знала, какой должна быть Джиллиан Форрестер. И, если ему угодно изображать друга, значит, все будет отлично. Я расслабилась, любуясь видом из окна. Расспросила о детях, сказала о Нью-Йорке все, что положено, и поинтересовалась, как «Вуманс лайф» переживает кризис в издательском деле. Я будто забыла, что явилась на собеседование, и была сейчас человеком, который знает, что такое издательский бизнес.

Последовала краткая лекция — о положении в издательском деле вообще и об изданиях, которым грозит закрытие, и о тех, которым не грозит, хотя положение их — «насколько нам известно» — исключительно серьезно.

Неожиданно на середине очередной сентенции, когда я пила уже вторую чашку кофе, Джон поднял голову и, устремив на меня пристальный взгляд, спросил:

— Джиллиан, почему вы вернулись?

Джон Темплтон не числился среди моих ближайших друзей, чтобы с ним откровенничать. Итак? «Мне пришлось…» «Мне захотелось…» «Я скучала по Нью-Йорку…» «Постучала в ваши двери, чтобы найти работу» — единственным правдоподобным объяснением была бы чистая правда, но это выглядело бы нелепо, и я не знала, с чего начать. Казалось, прошло лет восемь, хотя в действительности вряд ли дольше трех секунд, пока я таращилась в кофейную чашку, прислушиваясь к гулу в ушах. Потом подняла голову и произнесла две внятные фразы, которые только смогла придумать:

— Я захотела на время уехать из Сан-Франциско. А теперь думаю, может, мне следует вернуться.

Смысла в моих словах было мало. Разве что вообразить, будто в Сан-Франциско меня разыскивает полиция нравов? Но Джон принял это объяснение и только поинтересовался, вернулась ли я насовсем. Вот чего я сама не знала… и так ему и ответила. Я сказала, что вернулась по крайней мере на полгода, или на год, или навсегда, в зависимости от того, как пойдут дела в Нью-Йорке и что будет со мной через год.

— Вы уже пробовали искать работу? — спросил Джон.

— Да… и нет. То есть я позвонила вам потому, что… знаете ли, мне нравится журнал «Вуманс лайф». Я не хочу возвращаться в рекламный бизнес. К тому же, как вы только что отметили, многие издания близки к тому, чтобы закрыться. Вот я и подумала, может, мне нужно позвонить вам.

— А ваше прежнее место, «Декор»? Вы звонили Ангусу Олдриджу?

— Да. Не получилось.

Джон кивнул, а я порадовалась собственной честности. Всегда подозревала, что они в определенном роде соперники. Но в любом случае я сыграла в открытую.

— Джули Уэйнтрауб…

Что? Она-то тут при чем? Зачем, черт возьми, он говорит о ней?

— Джули Уэйнтрауб? — Это было единственное, что я могла сказать, чтобы вернуться в русло разговора. Может, Джон повторит то, что я пропустила мимо ушей?

— Вы ее помните. Вы с ней работали над парой проектов. Рождество и…

Разумеется, я ее помнила, но не могла сообразить, зачем Джон назвал это имя.

— Так вот, как я уже сказал, на прошлой неделе она повредила тазовую кость, и ей предстоит лежать пластом недель восемь или десять. Или даже двенадцать. Джин Эдвардс и девочки лезут из кожи вон, чтобы заменить ее, и все равно у нас проблемы. Я как раз подумываю взять кого-нибудь на временную работу, даже на неполное время, например, три-четыре дня в неделю. По-моему, вам следует обдумать такую возможность. Предупреждаю вас, Джиллиан: рабский труд за смешные деньги, и ваше имя даже не будет указываться. Зато неполная рабочая неделя, поэтому вы сможете больше времени проводить с дочерью. Что думаете?

Что мне было думать? Кто-то где-то любит меня! Вот что я думаю! Подожди, вот я расскажу Крису!

— Джиллиан, перестаньте улыбаться. Отвечайте же что-нибудь.

— Я полагаю, уважаемый мистер Темплтон, что яблоня наконец бросила мне на колени яблоко. И я его беру. Серьезно — я очень этого хочу. Скажу… что это просто отлично. Как во сне.

— Вы сможете начать с понедельника? — Я молча кивнула, чувствуя, что язык мне не повинуется. — Хорошо. И можете строить свои планы с учетом того, что у вас есть работа по крайней мере на восемь недель. Я хочу, чтобы вы обсудили с Джули то, чем она занималась в последнее время. Сейчас мы трудимся над мартовским номером. Это все, что вам пока нужно знать. Вот в понедельник и приступайте к штурму крепости.