Введение в Саентологическую Этику

Самой смертельной её ошибкой было то, что она не привела Сантандера, главного врага Боливара, к краху. Это стоило ей всего того, что у неё было перед кончиной и после смерти Боливара. В течение долгого времени она знала, что Сантандера надо убить. Она говорила это или писала об этом каждые несколько дней. И всё же она ни разу не обещала какому-нибудь молодому офицеру приятную ночь или пригоршню золота за то, чтобы это осуществить — и это в те времена, когда дуэли были в моде. Это всё равно что стоять и обсуждать, что необходимо застрелить хорошо видимого волка, который пожирает в саду цыплят и, даже держать ружьё и ни разу не поднять его, тогда как твои цыплята пропадают из года в год.

На земле, переполненной священниками, она так и не «приручила» какого-нибудь священника, чтобы осуществить свои цели.

Она была фантастическим разведчиком. Но она снабжала своими данными человека, который не мог предпринимать никаких действий, чтобы защитить себя или своих друзей, который мог только эффектно сражаться. Она не понимала этого, а также не взяла на себя обязанности шефа тайной полиции. Её ошибкой было ждать, когда её попросят, когда её попросят прийти к нему и начать действовать. Она добровольно стала его лучшим политическим тайным агентом. Поэтому ей следовало принять на себя и дополнительные роли.

Она следила за его перепиской, была в дружеских отношениях с его секретарями. И при этом она ни разу не выпросила, не подделала, не выкрала ни одного документа, чтобы отделаться от врагов, предоставляя его либо Боливару, либо своему двору. А там, где этика была на таком низком уровне, это было фатально.

Она открыто полемизировала и яростно, как в битве, сражалась с окружавшим её сбродом.

В её распоряжении были огромные суммы денег. На земле продажных индейцев она никогда не потратила ни гроша, чтобы подкупить какого-нибудь громилу или хотя бы достать надёжную улику.

Когда ей было достаточно просто открыть рот, чтобы получить любое конфискованное у роялистов поместье, она начала судебный процесс по вопросу законно принадлежащего ей наследства и так и не выиграла его, а другой выиграла, но так ничего и не получила.

Они жили на границе зыбучих песков. А она так и не купила ни доски, ни веревки.

Увлечённая великолепием происходящего, полностью преданная делу, являвшаяся способным и грозным противником, она не предпринимала никаких действий.

Она ждала, чтобы её позвали к нему, даже когда он умирал изгнанным.

Его господство над нею, никогда не подчинявшейся никому другому, было слишком неограниченным! для выживания их обоих.

Ошибки, которые ей приписывали (на которые в то время указывали как на её капризы и притворство), не были её упущениями. Они лишь делали её интересной. Они были далеко не смертельными.

Она не была настолько безжалостной, чтобы возместить недостаток его безжалостности и настолько предусмотрительной, чтобы возместить недостаток его предусмотрительности.

Пути, доступные ей для приобретения состояния и для действий, были свободными от преград. Дорога, простирающаяся до горизонта.

Она храбро сражалась, но просто не предпринимала никаких действий.

Она была актрисой лишь для театра.

И из-за этого она умерла. И позволила Боливару умереть из-за этого.

Мануэла ни разу не огляделась и не сказала: «Послушайте, дела не должны идти настолько неправильно. У моего милого — пол континента, а его войска преданы и мне, И всё же эта женщина запустила в нас гнилым помидором!»

Ни разу Мануэла не сказала врачу Боливара, который по слухам был её любовником: «Скажите этому человеку, что он не выживет, если я не буду подле него и твердите это ему, пока он в это не поверит, или у нас будет другой врач».

Перед ней был. весь мир. Тогда как Теодора, жена константинопольского императора Юстиниана I, простая циркачка и шлюха, управляла жёстче своего мужа за его спиной — Мануэла ни разу не принесла бушель золота, чтобы Боливар отдал его своим солдатам, которые ничего не получали, сказав при этом: «Просто нашла, милый» — на его: «Откуда, чёрт возьми…?», после того, как кто-то предприимчивый из её собственного окружения или её друзей-офицеров требовал бы выкуп за то, чтобы выпустить из тюрьмы пленных роялистов. Она ни разу не отдала дочь какого-нибудь ропщущего против неё семейства солдатам-неграм и не спросила затем: «Ну, какое слишком разговорчивое семейство следующее?»

Она даже имела звание полковника, но пользовалась им лишь потому, что днём носила мужскую одежду. Это была жестокая, безжалостная страна, а не детский сад.

Так что Мануэла, не имевшая ни гроша и будучи непредусмотрительной, умерла нелегкой смертью, в нищете, изгнанная врагами и покинутая друзьями.