Еще через некоторое время настало замешательство, когда пехота гуннов наконец вступила в бой, а их легкая конница одновременно с этим напала на франков с тыла. Внезапно Зигебер увидел со всех сторон кривые мечи и копья, за частоколом которых искаженные гримасой лица с ненавистью выкрикивали что-то на своем отрывистом, гортанном языке. Один из гуннов уже направил в короля копье, но тут мощный удар топора перерубил древко, помешав наконечнику вонзиться в плоть. Зигебер потерял равновесие и упал на одно колено, в то время как в двух локтях от него его спаситель обрушил топор на голову нападавшего. Кровь вперемешку с осколками костей и ошметками мозгов густо забрызгала обоих. На миг человек повернулся, чтобы вытереть лицо, и молодой король Остразии узнал его пронзительные голубые глаза Это был Готико.
В следующее мгновение целая туча франкских воинов обрушилась на врагов и далеко оттеснила их. Зигебер оказался в полном одиночестве, словно на поляне среди лесной чащи. Он сел, с трудом переводя дыхание, и вонзил меч в землю. Ему хотелось стереть кровь с лица, но руки тоже были все в крови. Тогда он запрокинул голову и, закрыв глаза, подставил лицо струям дождя.
Когда он снова открыл глаза, то тут же перехватил устремленный на него испуганный взгляд гунна — безоружного, стоявшего на коленях совсем рядом с ним, а потом увидел и своих воинов, окруживших пленника. Основное сражение закончилось. На равнине виднелись сотни беглецов, пеших и конных, которых франкские всадники настигали и убивали без всякой жалости. Чуть ближе те, кто не успел убежать, стояли на коленях с опушенными головами, в знак того, что сдаются в плен, на глазах оторопевших франков, не знавших этого обычая. Зигебер медленно поднялся, держась за бок, и воздел свой меч к небу, что вызвало громкий победоносный крик всего войска, с одного конца поля сражения до другого. Дождь, смешавшись с кровью, оставил на его лице красноватые потеки. Длинные черные волосы слиплись мокрыми прядями, намокшая светлая рубашка поблескивала от воды. В этом человеке сейчас не было ничего, что отличало бы его от остальных, и в то же время еще никогда прежде он не казался настолько явным воплощением своего собственного имени —
Все франки инстинктивно приблизились к королю, образовав вокруг него плотное кольцо и вопя от радости. В этот момент, словно то было Божье знамение, ливень прекратился и небо начало проясняться. Если бы сейчас среди них оказался священник, он конечно же не преминул бы возблагодарить Всевышнего за эту победу.
В окружающей толпе Зигебер увидел знакомое лицо Зигульфа, а рядом с ним — Готико, черты лица которого были искажены гримасой боли. На его рубашке, очевидно, была не только кровь врагов.
— Ну, — Зигебер приблизился к нему, — что скажешь?
— Тебе еще многому надо научиться, — прошептал Готико. — Но для начала совсем неплохо.
Зигебер от души рассмеялся, запрокинув голову. Потом повернулся к стоявшему на коленях гунну, неподвижному, с блуждающим взглядом.
— Поднимите его.
Этот приказ не был отдан никому в отдельности, но стражники короля, стоявшие вокруг, в одно мгновение подняли гунна и поставили на ноги.
— Ты понимаешь, что я говорю?
Человек не отвечал. Он едва осмеливался взглянуть на короля. На нем было одеяние с широкими рукавами, из грубой ткани, длиной до колен, сапоги с загнутыми носками и меховая шапка, закрывающая уши. Одежда была похожа на монгольскую, но в лице человека не было ничего азиатского, несмотря на черные волосы и желтоватый цвет лица; разрез глаз и борода отличали его и от гуннов. Для сравнения Зигебер на всякий случай осмотрел многочисленные мертвые тела гуннов, распростертые повсюду, потом снова вернулся к пленнику.
— Заставьте его говорить, — приказал он. — Я хочу знать точно, с кем мы сражались.
К вечеру франки покинули поле сражения. Они оставили позади себя равнину, усеянную обезглавленными телами, — головы были отрублены и насажены на вбитые в землю копья, лицом к востоку. Если еще одна гуннская орда вторгнется на тюрингские земли, она, по крайней мере, будет знать, что ее ожидает.
Когда воины, прикрывавшие отход, в последний раз обернулись, чтобы взглянуть на равнину, они различили тучи воронья, слетевшегося словно из ниоткуда, и сгорбленные силуэты грабителей убитых. Впрочем, им уже было особо нечем поживиться — все оружие франки собрали, включая стрелы, большинство лошадей поймали и увели с собой. Пленников, числом около четырех сотен, обезглавили. Зигебер оставил в живых всего дюжину, одетых в самые богатые одежды, — очевидно, это были командиры. Ни о ком из этих людей нельзя было с точностью сказать, европеец он или азиат. Однако сами себя они называли