Не благодарное это дело — мародерить. Оно вроде бы и ничье, но бывает, в самый неподходящий момент объявляется владелец. Один раз меня дед из какой-то древней берданки чуть не подстрелил. Причем я даже залезть никуда не успел. Только к загородке подошел. Ну что же, имеет право, поскольку с мародерами разговор во все времена короткий.
Нет, все-таки не пошла мне на пользу моя 'стажировка' в дергаевской банде. Вот что я сейчас делаю? Сижу и копаюсь в чужих вещах. Знаю, что чисто из любопытства и брать ничего не буду, а все равно противно. Тем более парень-то хороший, не жадный, находит жратву гораздо чаще, чем я и все время делится. Правда, странный немного. Вот, например, зачем-то таскает с собой игровую приставку, когда электричества в поселках уже несколько месяцев нет, да и до игрушек ли сейчас.
Огляделся по сторонам. Нехорошо будет, если он меня за этим делом застукает. На фиг, на фиг. Не хотелось бы остаться опять одному. Вместе веселее, хоть и молчун он. Кстати, я тоже не особенно любитель языком почесать. Вот даже не спросил, как его зовут. Сразу как-то не представились друг другу, а теперь и неудобно.
Я закрыл рюкзак своего спутника, положил на место так, как он лежал раньше, потянулся за бутылкой с водой и услышал звук приближающихся шагов.
— О, хлебушек! — парень обрадовался, увидев целую буханку, отмокающую в воде, — А я сегодня пустой. Зато разузнал, что в Куровском новые власти организовали какой-то трудовой лагерь. Говорят, за жратву народ работает.
— Здорово. — Оживился я, но сразу же сник. — Отпадает. Там регистрироваться надо, а у меня теперь микрочипа нет. Сразу загребут, как партизана.
— Херня. Что-нибудь придумаем. — Ответил мой попутчик. — Я официально устроюсь, а ты рядом будешь тусоваться. Перекантуемся.
Подождав пока робот-охранник скроется за углом бывшего коровника, я поднял голову и посмотрел вслед Костику. Он уже успел пересечь поле и сейчас шел по дороге к воротам, не обращая внимания на обнюхивающее его дуло пулемета. Просто так беспрепятственно моему новому знакомому войти в лагерь не удалось. Его тормознули метрах в пятидесяти от блокпоста — обычной пулеметной точки, сооруженной из бетонных блоков и мешков с песком.
Для начала на Костика направили какой-то хитромудрый прибор. Скорее всего, им не понравился его рюкзак, который и просветили на предмет взрывчатых веществ и электроники, потому что сразу после этого на блокпосту засуетились, и в сторону моего приятеля уставилось все, что могло стрелять и плеваться гранатами.
Затем Костику приказали вытряхнуть все свои пожитки на дорогу и отойти в сторону. Я зажмурился и красочно так себе представил, как его тело рвет в клочья очередь из крупнокалиберного пулемета, а потом все, что осталось, грузят в подъехавшую труповозку. Но обошлось. После недолгой паузы из ворот лагеря выкатился робот-сапер. Не доехав до Костика метров трех, он остановился, поводил своим жалом, изучая кучу барахла, сваленную в дорожной пыли.
Чпок — это разлетелась на мелкие куски та самая злополучная 'плейстейшн', скорее всего и ставшая причиной переполоха.
Вот и на фига было ее с собой таскать?
Пару секунд спустя к Костику уже бежали капрал и пара солдат. Приятеля уронили на землю, быстро обыскали, не забыв при этом скрепить пластиковыми наручниками его руки за спиной, и под локотки поволокли в лагерь.
В этот момент я испытал двойственное чувство. С одной стороны, радовался, что такой умный, и не пошел в этот стремный трудовой лагерь, а с другой, ощущал себя полным мудаком, не отговорившим лезть туда Костика. А ведь это я еще толком не знал, что из себя представляет это место. Узнал бы, три дня бы прочь бежал не оглядываясь.
Костя Первухин
Удивительно, но его даже не били, хотя вполне могли и запинать до смерти. Как потом Костику рассказал местный синяк, не понравилось, скажем, чуркам из охраны лагеря что-то в человеке, на нем долго отрабатывает удары их молодежь, а потом, если тушку еще не покинула жизнь, кто-либо из них перерезает ему горло, как барану. Это они так инициализируются. То есть обряд посвящения в мужчины такой. Убьешь кафира — уже типа мужчина. То, что зарезал тварь безответную, пофигу. Главное русского прикончил, значит, воин.
Американцы-то быстро к нему интерес потеряли. Не кадровый военный, не спец из оборонки, так мелкий офисный планктон. Поэтому разбираться с вновь прибывшим предоставили своим подручным ингушам, а те утолив свою жажду на девяти пленных срочниках, чьи обезглавленные трупы валяются в углу за мусорками, к остальному контингенту трудового лагеря всяческий интерес потеряли.
В левой стороне груди у Костика закололо, и вверх пошла удушающая волна дурноты. Беспомощные, ползающие в пыли восемнадцатилетние ребята, которых берут за шиворот и пилят кадык — такое даже вспоминать не было сил.