Второй выстрел

Я пытался было изобразить возмущенный протест, но он резко прервал меня. Его лицо было искажено от ярости, и в этот момент он был просто дикарем, и никем другим. Внешний лоск самообладания, воспитания и цивилизованных манер слетел с него и уступил место бешеным эмоциям, которым он позволил полностью завладеть собой.

Ею лицо резко приблизилось к моему.

— Что, черт побери, вы о себе вообразили, застрелив эту свинью? Это должно было стать моей работой. Вас-то это каким боком касается? Да я вас... — Он буквально задохнулся от возмущения.

В течение этой отвратительной сцены я, как мог, старался держать себя в руках, хотя, признаюсь, тоже едва не вышел из себя. Я коротко сказал ему, что подобное предположение не только ошибочно, но и оскорбительно для меня, и что я не желаю больше ничего слышать о его личных проблемах.

Мой спокойный отпор, кажется, слегка охладил его пыл. Он в упор посмотрел на меня, все еще тяжело дыша, а потом издал короткий смешок.

— Что ж, прекрасно, значит, вы в него не стреляли. Это был несчастный случай, а вы (по чистой случайности, конечно) стояли себе поблизости. Но, знаете ли, Пинкертон, что сделано, то сделано, и теперь будьте добры пожинать последствия. Только не ждите никакой помощи от меня. О, не надо делать такое обеспокоенное лицо, я не собираюсь вас подставлять и тому подобное. У благородного человека есть свои правила, и он их придерживается, даже если это касается проныры вроде вас, который лезет не в свое дело и мешает людям постоять за свою честь. Но не надейтесь на мою поддержку пальцем не пошевельну для вас, что бы ни случилось. — И он один устремился к дому, все еще кипя от негодования.

Я с беспокойством смотрел ему вслед. Он был в опасном настроении. К тому же де Равель оказался вовсе не таким тупицей, каким я его воображал. Тем утром он все отлично понял, однако — должно быть, нечеловеческим усилием скрыл страшное открытие под своим обыкновенным циничным зубоскальством. А в действительности он сам собирался убить Скотт-Дейвиса! Его фактически избавили от необходимости совершать убийство — и никакой благодарности. То, что он вынашивал такие нелепые чувства по отношению ко мне, не имело особого значения: враждебность де Равеля, будь она тайной или явной, никоим образом не могла мне повредить. Но вот что касается его жены, безопасно ли было подпускать его к ней в подобном настроении? Едва ли.

Я подошел к окну гостиной и, сумев привлечь внимание Джона, жестами вызвал его на улицу, где я изложил ему суть нашей примечательной беседы с де Равелем. Джон пообещал принять меры, чтобы хоть этой ночью оградить миссис де Равель от опасности. Поскольку это требовало по-новому распределить спальни, он опять вернулся в дом, чтобы предупредить Этель. Я задержался в саду, наслаждаясь прохладой и уединением.

Уже стемнело. Прислонившись к дереву, я настолько погрузился в свои мысли, что почувствовал присутствие другого человека рядом со мной, только когда чья-то рука внезапно сжала мою. Я сильно вздрогнул и обернулся рядом со мной стояла Аморель в темно-зеленом платье.

— Пинки, — прошептала она настойчиво, — мне необходимо кое-что у вас спросить. Не сердитесь на меня, мне это очень нужно.

— Конечно не буду сердиться, — мягко ответил я.

— Скажите, вы... — тут она запнулась. — Вы ужасно любите Эльзу, да?

— Право, Аморель, неужели вам это так важно знать?

— Да... о да! Конечно очень важно. Разве вы сами не понимаете?

На мгновение я подумал, что бедная девушка повредилась умом из-за пережитого шока и вообразила, что по уши влюблена в меня. Но ничто на её лице, обращенном ко мне, не указывало на это. На нем читались волнение, страх, нервное напряжение, даже отчаяние — но не безумие, нет.

— Должен признаться, не понимаю, — сказал я уже более добродушно, — почему вы спрашиваете о таких вещах.

— Потому что я должна знать. Просто должна Пожалуйста, скажите мне, Пинки, вы ведь любите ее, правда?

— Ну, если вам так необходимо знать, — ответил я, слегка сбитый с толку ее внезапной озабоченностью моими чувствами к мисс Верити, — нет, я ее не люблю.

Она отпрянула назад, как будто я чем-то испугал ее.

— Ох, Пинки... — тихо простонала она и стала нащупывать в кармане свой платок.

— Девочка моя, — растерянно сказал я, — что все это значит?

— Это значит... значит, вы сделали это не для нее. Вы сделали это... из-за того, что я вам наговорила сегодня утром. Боже мой, Пинки, ведь это я — я заставила вас это сделать!

Думаю, вполне простительно, что я начал проявлять некоторые признаки раздражения.

— Вы что, обвиняете меня, будто я застрелил вашего кузена, Аморель? — едко поинтересовался я. — Потому что, если так, позвольте вам сообщить, что я не стрелял в него ни из-за вас, ни из-за мисс Верити, ни из-за де Равеля, ни из-за кого другого. По сути дела, хоть мне и жаль разочаровывать вас и всех остальных, но я вообще в него не стрелял.

Аморель с сомнением посмотрела на меня.