Второй удар гонга. Врата судьбы

Мисс Шотакомб Таппенс совсем не интересовала. Она слышала, как о ней говорили как о еще одной известной личности в округе. Ей было где-то между семьюдесятью и восемьюдесятью, и она была глуха и слепа.

— Мне кажется, — Таппенс постаралась вклиниться в разговор до того, как начнутся воспоминания о Лавинии Шотакомб, — что вы должны многое помнить о людях, которые здесь жили, и о тех необычных вещах, случавшихся с ними в прошлом.

— Ну, знаете, я уже не так молод. Мне уже больше восьмидесяти пяти. Ближе к девяноста. Правда, памятью меня бог не обидел. Есть такие вещи, знаете ли, которые не забудешь. Никогда. Сколько бы времени ни прошло, но достаточно какой-нибудь мелочи, вы меня понимаете, чтобы все вспомнить. Вы не поверите тому, что я мог бы порассказать…

— Просто потрясающе, — продолжила Таппенс, — когда начинаешь думать о том, что вы знаете об этих удивительных людях.

— Да уж. В людях нелегко разобраться. Иногда они совсем не такие, какими кажутся, и делают такие вещи, в которые трудно поверить.

— Иногда они оказываются шпионами, — гнула свое Таппенс, — или преступниками.

Она с надеждой взглянула на своего собеседника. Старина Исаак наклонился и поднял осколок стекла.

— Вот еще, — произнес он. — Как вам понравится, если такая штука вопьется вам в пятку?

Таппенс стала уже сомневаться, что починка стеклянной крыши сможет вызвать у старины Исаака поток воспоминаний о прошлом. Тогда она обратила его внимание на маленькую теплицу, притулившуюся рядом со стеной столовой, и попыталась переключить внимание мастера с осколков на целое стекло: лучше будет отремонтировать ее или же совсем разобрать? Исаак с удовольствием занялся этой новой проблемой. Они спустились вниз, вышли из дома и пошли вокруг него, пока не уперлись в означенную конструкцию.

— Так вы вот это имеете в виду?

Таппенс подтвердила, что именно это.

— Кэй-Кэй, — сказал Исаак.

Таппенс посмотрела на него. Эти две буквы алфавита, КК, ничего для нее не значили.

— Что вы сказали?

— Кэй-Кэй. Именно так это называли во времена старушки Лотти Джонс.

— Ах вот как… А почему?

— Не знаю. Это было… наверное, это было название, которое они приберегали для подобных мест. Оно всегда было маленьким. В домах побольше обычно всегда есть нормальная оранжерея. В которой, знаете ли, растут папоротники в горшках.

— Правильно, — согласилась Таппенс, легко вспомнив подобные вещи из своего детства.

— Вот тогда это можно назвать зимним садом. А вот это старая миссис Лотти Джонс называла обычно Кэй-Кэй.

— А в ней были папоротники?

— Нет, это строение никогда не использовали как теплицу. В основном дети хранили в ней свои игрушки. Говоря об игрушках, я думаю, что они все еще там, если, конечно, их никто не вытащил. Видите — строение разваливается. Они только слегка подперли его с боков и немного подлатали крышу, но я не думаю, что его можно использовать. Обычно в него складывали сломанные игрушки, мебель и всякое такое. Вон, видите, там видна лошадь-качалка и Любимая в самом дальнем углу.

— А мы сможем попасть туда? — спросила Таппенс, стараясь выбрать кусочек окна почище. — Там, наверное, есть масса любопытных вещей.

— Вообще-то должен быть ключ, — заметил Исаак. — Он должен висеть на том же месте.

— А где это «то же место»?

— За углом должен быть сарай.

Они обогнули дом. Сооружение с трудом можно было назвать сараем. Исаак распахнул дверь, отодвинул в сторону остатки веток, отбросил несколько гнилых яблок и, приподняв старый коврик, висевший на стене, показал Таппенс три или четыре ржавых ключа, висевших на гвозде.

— Это ключи Линдопа, — пояснил он. — Он был здесь предпоследним садовником. Вообще-то он был корзинщиком на покое, ни на что путное не годился… Если вы хотите заглянуть в Кэй-Кэй…

— Ну конечно, — с надеждой произнесла Таппенс. — А как это пишется?

— Как пишется — что?

— Я имею в виду КК[38]. Это что, просто две буквы?

— Нет, мне кажется, что это что-то другое. Всегда думал, что это два иностранных слова. Мне кажется, что я помню К-Э-Й, а потом еще одно К-Э-Й, Кэй-Кэй — почти как Кей-Кей. Так они это произносили. Мне кажется, что это что-то японское.

— Ах вот как, — сказала Таппенс. — А здесь когда-нибудь жили японцы?

— Никогда в жизни. Нет. Здесь вообще не было иностранцев.

Небольшое количество масла, появившегося в руках Исаака, произвело блестящий эффект на самый ржавый из ключей, который, после того как его вставили в скважину, повернулся и позволил открыть дверь. Таппенс и ее гид вошли внутрь.

— Ну вот, смотрите. — Казалось, что Исаак не испытывал никакой гордости от того, что располагалось внутри. — Ничего, кроме хлама, верно?

— Какая милая лошадка, — сказала Таппенс.

— Это Макилд, — сказал Исаак.

— Мак — илд? — с сомнением переспросила Таппенс.

— Ну да. Это какое-то женское имя. Она была какой-то королевой. Кто-то говорил мне, что так звали жену Вильгельма Завоевателя[39], но я думаю, что это была шутка. Лошадка из Америки. Один из крестных привез для кого-то из детей.

— Для кого-то?..