Второй удар гонга. Врата судьбы

Оказалось, не так-то просто развернуть Матильду должным образом, чтобы можно было успешно провести необходимую операцию. Весила она довольно прилично — и, кроме того, была вся утыкана гвоздями, которые неожиданно меняли свое положение и впивались в руки. Таппенс уже несколько раз стирала кровь с пальцев, а Томми разразился проклятиями, когда его пуловер зацепился за гвоздь и безнадежно порвался.

— Черт бы побрал эту лошадь, — сказал он.

— Ее надо было сжечь много лет назад, — согласилась Таппенс.

Именно в этот момент к ним неожиданно присоединился старина Исаак.

— Ничего себе, — с удивлением произнес он. — И что же вы двое здесь делаете? Чего вам надо от этой дряхлой лошадки? Может быть, я могу чем-то помочь? Что вы хотите с ней сделать? Вынести ее отсюда?

— Необязательно, — ответила Таппенс. — Мы хотим перевернуть ее вверх ногами так, чтобы можно было добраться до этой дыры и очистить ее живот.

— То есть вы хотите все из нее вынуть, если позволите? И кто подал вам такую идею?

— Да, — сказала Таппенс. — Именно этого мы и хотим.

— Что же вы думаете там найти?

— Ничего, кроме мусора, полагаю, — вмешался в беседу Томми. — Но с другой стороны, — продолжил он с сомнением в голосе, — будет неплохо избавиться кое от какого мусора, знаете ли. Может быть, мы захотим поставить сюда что-то другое… Знаете, всякие там игры. Набор для крокета или что-нибудь в этом роде…

— Когда-то здесь была лужайка для крокета. Давно это было. Еще во времена миссис Фолкнер. Да. Там, где сейчас розарий. Правда, она была не полноразмерная.

— И когда это было?

— Вы о крикетной площадке? Это было еще до меня. Всегда найдутся люди, которые готовы рассказать, что здесь происходило раньше и о чем раньше не говорили. И почему и кто не хотел говорить об этом. Масса историй, некоторые из которых — ложь, а какие-то вполне могут быть правдой.

— Вы такой умный, Исаак, — заговорила Таппенс. — Кажется, что вы знаете обо всем на свете. Откуда же вы узнали об этой крокетной площадке?

— Здесь была коробка с принадлежностями для крокета. Стояла здесь многие годы. Боюсь, от нее мало что осталось.

Таппенс отошла от Матильды и прошла в угол, где стояла длинная деревянная коробка. Под крышкой, которая от времени с трудом открывалась, она увидела в ней красный и синий мячи, а также сломанный и перекрученный крокетный молоток. Остальное пространство было затянуто паутиной.

— Вполне могло остаться со времен миссис Фолкнер, — сказал Исаак. — Говорят, что она даже выступала в соревнованиях.

— В Уимблдоне? — недоверчиво уточнила Таппенс.

— Ну, не совсем в Уимблдоне — думаю, такого не было. Нет. Во всяких местных турнирах. Раньше они здесь часто проходили. У фотографа я даже видел фотографии…

— У фотографа?

— Ну да. В деревне. У Дарренса. Вы же его знаете, правда?

— Дарренс? — В голосе Таппенс послышалось сомнение. — А, ну да. Он торгует фотопленками и всякой подобной мелочью, не так ли?

— Так точно. Только не забывайте, что теперь там заправляет не старый Дарренс. Это его внук. Или правнук, точно не знаю. В основном он продает всякие открытки — рождественские, поздравительные и так далее. А еще он фотографирует людей. У него хранится масса этих фотографий. Однажды появилась одна женщина и потребовала фотографию своей прабабушки. Сказала, что она у нее была, но то ли разбилась, то ли сгорела, то ли потерялась или что-то еще. Вот и стали искать негатив. Хотя, по-моему, так и не нашли. Однако где-то у него хранится множество альбомов.

— Альбомы, — задумчиво произнесла Таппенс.

— Могу что-то еще для вас сделать? — спросил Исаак.

— Помогите нам немного с Джейн, или как там ее зовут.

— Не Джейн, а Мотильда. Хотя даже и не Мотильда, как было бы правильно, а именно что Матильда. Уж не знаю почему. Наверное, по-французски.

— По-французски или по-американски. Матильда. Луиза. Как-то так, — задумчиво сказал Томми.

— А здесь очень удобно что-нибудь прятать, — заметила Таппенс, засовывая руку в дырку на животе Матильды.

Она вытащила оттуда изношенный каучуковый мяч, который когда-то был красно-желтым, а теперь состоял практически из одних дыр.

— Детский, скорее всего, — предположила Таппенс. — Они любят прятать вещи в таких местах.

— Это точно. Как только увидят какое-то отверстие, — согласился Исаак. — А однажды здесь жил молодой человек, который оставлял в ней свои любовные записочки, так я слыхал. Вроде как в почтовом ящике.

— Письма? А кому он их писал?

— Наверное, какой-то молодой девушке. Я так думаю. Но это было еще до меня, — закончил Исаак разговор своей традиционной фразой.

— Все вещи случались здесь задолго до Исаака, — сняв пиджак, заметил Томми после того, как садовник, поставив Матильду в удобное положение, оставил их, сказав, что ему надо прикрыть фрамуги.

— Просто невероятно, — сказала слегка задыхающаяся Таппенс, вытаскивая грязную руку из внутренностей Матильды, — что кто-то умудрился засунуть туда так много вещей или, по крайней мере, попытался это сделать, даже не удосужившись вычистить из нее мусор.

— А зачем кому-то надо было ее чистить? Кому это могло прийти в голову?