Второй сын

Хёда растили, чтобы он стал хранителем, и потому он предложил помочь разобрать развалины храма, сохранить все то ценное, что в них удалось бы найти. Он знал названия рун, умел их чертить и оживлять, но Тень не была готова к общению с ним, к его советам, и Хёд не стал настаивать. Он так и не понял, хочет ли, чтобы руны вообще сохранились.

То был парадокс. Восстановить прошлое, не понимая его – не вникая ни в его победы, ни в его поражения, – означало начать все сначала, а не идти вперед. Сейлок мог многому научиться у рун – но всем было бы лучше, если бы рунам больше не поклонялись. Сейлоку были нужны хранители, чтобы сдерживать власть короля, – но, быть может, отныне им следовало хранить не руны, а веру и справедливость.

Принцесса Альба – королева Альба – приняла его с распростертыми объятиями. Почти каждый день она просила его приложить ладони к ее животу, прислушаться к ребенку, что рос у нее внутри.

– Сегодня ты уже можешь сказать, дочь это или сын? – спрашивала она.

– У меня нет опыта в подобных делах, государыня, – всегда отвечал он. – Знаю только, что сердце у ребенка сильное и бьется ритмично… и потому я сказал бы, что это дочь. Сердце дочери… звучит по‐другому.

В утробе Гислы тоже слышалось биение сердца. Двух сердец. И Хёд готов был поспорить, что это мальчики. Братья.

– Мы назовем их Бальдром и Хёдом, – объявила Гисла, и он не сумел ее отговорить.

Он не привык быть настолько счастливым. И, быть может, никогда не привыкнет.

Он все лучше узнавал брата. В Байре не было ничего наносного. О себе он почти не думал. Он был неистов в исполнении своего долга, неистов в любви и кроток во всем остальном. Порой Хёд слышал могучее биение его сердца и вспоминал Банрууда. Сердце прежнего короля звучало так же, как сердце Байра, – то был звук бурливого моря и ветра, что стонет над ним и врывается прямо в пещеру, где вырос он, Хёд. Голоса у них тоже были похожими – в груди словно гремели и пересыпались мелкие камешки. Гисла повторяла, что голос Хёда звучит точно так же. Но сам он не слышал этого.

– Голоса у вас одинаковые. Теперь, когда Байр больше не заикается, это еще заметнее. Как раз поэтому много лет назад я поверила в то, что Арвин говорил правду.

Байра смущала правда о его отце.

– Наш отец был дурным человеком, – сказал он Хёду вскоре после своей коронации, когда изучал земли Сейлока.

Ему нравилось взбираться на крепостную стену и оглядывать лежавшие за нею просторы. А Хёду попросту нравилось быть рядом с ним.

– Да, дурным. Он причинил много горя. И много страданий, – отвечал Хёд.

– Тебя тревожит… что мы… его дети?

– Тревожило. Прежде. Но потом я вспоминал о тебе.

– Обо мне? – изумленно переспросил Байр.

– Да. Я давно знал, что ты сын Банрууда. И слышал много историй о мальчике из храма. Таком сильном. И добром. Я был связан с Банруудом, но еще был связан с тобой. И меня это радовало. Я этим гордился.

Байр промолчал в ответ и лишь обхватил шею Хёда сзади ладонью, сжал, словно медведь, от которого он вел свой род.

– Нужно было прийти ко мне, Хёд. Зачем только ты уплыл с северянами, – мягко сказал он.

– Арвин всегда был тверд во всем, что касалось моего обучения. Теперь я служу уже третьему королю, – отвечал Хёд. А потом улыбнулся: – Правда, двое из них мертвы… так что, быть может, это не лучшая рекомендация.

Байр рассмеялся, но сразу вновь посерьезнел.

– Ты не должен служить мне, брат, – пробормотал он.

– Но я буду тебе служить. Буду охранять твое сердце и прикрывать твой тыл до конца своих дней, – обещал Хёд.

– Ты говоришь как Дагмар. – В голосе Байра слышалось сильное волнение. – Но я уверен, что ты хочешь большего, чем просто служить еще одному королю.

– У меня есть все, о чем я мечтал, – возразил Хёд. – Дом на горе. Женщина, которую я полюбил, едва встретив. И вера в Сейлок.

– Ох, брат, как же мы с тобою похожи, – отвечал Байр, положив руку на плечо Хёда.

Так они и стояли, слушая, как Гисла в сгущавшихся сумерках пела песню хранителей.

Все, что было, и все, что есть, все, что во мне и чего я желаю.
Откройте глаза мне, и я увижу, и стану единой с вами,
Боги отца моего, бог моей души.
Даруйте мне обитель надежды, укажите, куда идти,
Даруйте мне веру, и пусть она никогда не погаснет.

Примечания автора