Второй сын

Он видел. Он внезапно прозрел. Гисла.

Ликуя, он поднял лук, но вдруг понял, что глаза у него есть, зато стрел не осталось.

Он пополз вдоль стены. Он видел собственные ладони, и от этого у него кружилась голова. Он не мог заставить свой разум использовать эту непривычную для него информацию. Он выдернул стрелу из груди часового – бедняга так и держал в руке свой рожок. Отыскал еще пару стрел, выпустил их, и они зазвенели и засвистели в такт его радости и восторгу.

Хёд зарычал, и его глаза – глаза Гислы – проследили за тем, как он кинулся вниз, со стены, прямо в море мечей и разверстой плоти. Он поскользнулся, и выругался, и снова вскочил, чувствуя себя человеком, который только научился ходить, но не человеком, научившимся видеть. Он провел рукой по лицу. На него, обнажив меч, бежал человек, и Хёд закрыл Гислины глаза. Если он знал, куда целиться, ему было проще не видеть. Воин с глухим стуком рухнул, но, падая, чуть не разрубил Хёда пополам. Хёд снова открыл глаза и выбрал себе очередного противника прежде, чем тот успел выбрать его.

Рядом сражались несколько воинов из кланов, их косы метались в разные стороны, а на щитах виднелось изображение волка. Каждому приходилось биться с несколькими противниками. Айдан из Адьяра дрался с тем же неистовством, что, казалось, охватило всех на горе. Стоя спиной к спине с сыном Лотгара, он рубил и колол, пытаясь сдержать натиск целой толпы северян. Всюду вокруг бились группки воинов из разных кланов, топча собственных мертвецов и пытаясь отбить атаку врага.

Широкая площадь перед воротами была завалена телами. Хёд узнал Бенджи из Берна лишь по плащу из медвежьего меха: ярл остался без верхней половины черепа. Рядом с ним лежала с пробитой грудью старуха-служанка и глядела остановившимися глазами в бесстрастное небо. Все‐таки ей не пришлось покинуть гору вместе с принцессой.

Кто‐то попробовал опустить решетку ворот, но мешали тела, и решетка остановилась, упершись в спины двух храмовых стражников, упавших один на другого. Со всех сторон неслись крики и мольбы о пощаде, грохот щитов и вопли бойцов.

Один воин, стоявший в кольце врагов, похоже, успешно справлялся с их натиском. Он весь был покрыт грязью и кровью, а в каждой руке держал по топору. Хёд не заметил в его коротких волосах никаких украшений – ни костей, ни косы – и ахнул, не сразу поняв, кто перед ним. Это был Байр. Конечно, Байр. Байр взревел и, взмахнув сразу обоими топорами, повалил наземь трех северян.

Но площадь заполняли все новые орды врагов.

Хёд сорвал со спины павшего стража колчан со стрелами и начал стрелять, гоня северян от брата. Вновь обретенное зрение помогало ему выбрать цель, но перед тем, как пустить стрелу, он закрывал глаза. Он слишком поздно почувствовал, как что‐то движется рядом с ним, и успел уклониться от топора, но упал под натиском щита северянина.

– Что, не заметил меня, слепой Хёд? – крикнул тот, брызжа слюной, но в следующий миг Хёд пронзил его мечом погибшего воина одного из кланов.

Он оттолкнул труп северянина в сторону, чувствуя, что вся рука у него залита кровью, а голова кружится. Бросил меч, поднял лук и отправил на смерть еще дюжину людей Гудруна.

Когда камни дрогнули у него под ногами, он решил, что у него просто кружится голова, ибо он не привык видеть так ясно. Но потом перевел глаза – глаза Гислы – на храм.

Какой‐то хранитель стоял, упираясь руками в колонны храма. Картинка качнулась, дрогнула, затряслась. Поднялась пыль, и над побоищем вновь взвился вопль. Хёд закрыл глаза и вслушался в сердце хранителя. Лиц он не знал.

– Дагмар! – крикнул кто‐то.

То был Дагмар. Конечно, Дагмар. Это он стоял, упираясь руками в колонны храма, собираясь его обрушить.

– Бегите! – заревел он. – Прочь!

Послышался грохот, как от могучего шторма, как от грома и молний, словно сам Тор опустил свой молот на стены храма. Хёд пошатнулся – земля качалась у него под ногами сильнее, чем палуба корабля северян, бороздившего просторы неспокойного моря. Бойня на площади остановилась – земля, уходившая у воинов из‐под ног, пугала сильнее, чем вражеские мечи.

Хёду почудилось, что он услышал голос Гудруна, услышал, как тот проклинает богов, как его голос несется наружу сквозь двери храма. А еще он увидел Альбу и Тень – те бежали, держась друг за друга, а храм у них за спиной сотрясался и рушился. Северяне бросились прочь, они спешили к воротам, а булыжники у них под ногами выскакивали из земли, подбрасывая мертвецов в воздух и роняя живых на колени.

Раздался нечеловеческий, оглушительный стон, и крыша храма рухнула вниз, к подножию стен, что когда‐то ее держали, и в небо огромным грибом взлетела туча осколков и пыли, а гору покрыло белое крошево.

А потом мир накрыла тишина.

* * *

Хёд не слышал живых, если живые еще оставались вокруг него. А сердца мертвецов не бились. Он ничего не слышал и ничего не чувствовал.

Весь мир был белым, не черным. Плоским, а не глубоким. Осталась лишь зимняя тишина. Тишина была хуже криков.

– Байр? – прошептал он, но не почувствовал, как движутся губы, и не услышал слова, что с них сорвались. – Гисла?