Второй сын

Она оторвалась от него и принялась шептать его имя, «Хёди, Хёди, Хёди», как часто звала его в песнях, и на мгновение у него в голове поднялось его собственное лицо, словно он в этот миг смотрел на себя – так, как смотрела она. Угловатые черты и пустые зеленые глаза, плечи, пригнувшиеся, чтобы ее обнять, губы, влажные от ее поцелуев. Но его лицо тут же пропало, и Гисла вновь жадно приникла к его рту.

Соль от слез. Чьи это были слезы, ее или его?

Он целовал ее, желая слиться с ней воедино, прижимал ее к себе, желая прижать во сто раз сильнее, пробовал ее на вкус, мечтая распробовать сполна, а нетерпение вновь и вновь вело его ладони одним и тем же путем, вдоль бедер, вкруг талии, вверх по спине и вниз по круглившимся грудям, и он смотрел на нее единственным способом, на который был способен. Она прикусила его губу, впилась ему в рот, и он вновь услышал слова, что она уже говорила ему много лет назад. Я хочу быть в тебе. Хочу, чтобы ты был внутри меня.

Она оторвалась от него, дернулась прочь, но в следующий миг уже снова бросилась в его объятия, ткнулась лицом ему в шею, обхватила его за спину, чуть не впившись ногтями.

– Я не знаю, когда ты врешь, – сказала она.

Он напряженно застыл.

– Ты знаешь, когда я вру, но я не знаю, когда врешь ты, – прошептала она, не отнимая лица от его груди.

– Я тебе не врал. – Он не говорил ей всей правды, но никогда не врал.

– Все врут. Разве нет? Но у тебя преимущество: ты слышишь то, чего большинство людей не слышит… чего не слышу я.

– Преимущество? Но его даровал мне мой изъян… и потому вряд ли можно назвать его преимуществом.

– Я не знаю, когда ты врешь, – настойчиво повторила она.

Он выпустил ее из объятий, обхватил ладонями ее лицо. Под его пальцами она плотно сжала губы, выставила вперед подбородок. Он хотел снова поцеловать ее, но в ее горле теснились слова. Он чувствовал, как им не терпится вырваться наружу.

– А я не могу читать твои мысли, женщина. Тебе придется сказать, что у тебя на уме. – Голос его звучал мягко, хотя в словах не было нежности. Она не позволила обращаться к ней по имени, но не могла запретить ему называть ее женщиной.

– Ты сказал, что в тебе есть любовь ко мне.

– Нет. Я сказал, что люблю тебя.

Она сглотнула, и он ощутил, как ее горло дернулось у него под ладонями.

– Но как мне узнать, не врешь ли ты?

– Зачем мне врать тебе?

– А зачем врут другие? Затем, что правда слишком страшна.

– Ты знаешь, что я тебя люблю.

– Я ничего не знаю.

– Ты любишь меня, Гисла из Тонлиса?

– Нет, – сердито бросила она.

– Врешь, – парировал он.

Он усмехнулся, а она… рассмеялась, и звук ее смеха веселым шорохом скользнул по его губам, и он снова ее поцеловал. Она раскрыла рот навстречу его губам с тем же отчаянием, с тем же восторгом, которые чувствовал теперь он, но страх оказался сильнее, и она почти мгновенно оторвалась от него.

– Нас могут услышать, – простонала она. – Если тебя увидят со мной… увидят, что ты меня целуешь… он убьет тебя.

Она шагнула прочь, и он не стал ее держать. Не потому, что боялся за себя, но потому, что чувствовал ее смятение. Еще мгновение они просто стояли, пытаясь совладать с собой.

– Я отведу тебя обратно в храм, – сказал он. – Я и прежде тебя охранял. Никто ничего не заподозрит, если я просто пойду рядом с тобой.

– Хорошо, – прошептала она. В ее голосе он услышал разочарование.

Мельком коснувшись его руки, она пошла обратно к лестнице. Он подхватил посох и двинулся за ней, за ее сладостным запахом.

Часовой у лестницы даже не поднял на них головы. Страж у ворот замка покинул пост, дозорный на крепостной стене позабыл о своих обязанностях. Никто другой не различил бы в ночной тиши его храп, но Хёд слышал его так же четко, как если бы дозорный спал прямо здесь, у него в ногах.

Парадная площадь казалась пустой. На пути от ступеней замка к храмовой колоннаде не было никого, кто следил бы за Гислой с тревогой или просто с интересом. На Храмовой горе давно привыкли к ее ночным хождениям.

Он не чувствовал взглядов так же ясно, как слышал сердца, дыхание и движения, но счел, что вполне может сказать еще несколько слов, прежде чем она войдет в двери храма.

– Я буду ждать тебя на склоне горы. Если ты не сможешь прийти… я буду ждать завтра. И послезавтра. До тех пор, пока ты не поймешь, вру ли я.

* * *

Спустя три недели после того, как король вернулся из Берна, на Храмовую гору прибыл Дред из Долфиса с горсткой насквозь пропотевших воинов, с головы до ног покрытых дорожной пылью. Дред потребовал у Банрууда аудиенции, и король настоял, чтобы Хёд встал прямо между ними, на случай вероломного нападения.

– Я не верю Дреду из Долфиса. Он многие годы хотел меня убить, а сам не боится смерти. Пусть держится подальше. Если же он не захочет… ответь ему, как полагается.