Второй сын

– Мы не встречались, Дакин, – обратился Хёд к молчаливому воину, стоявшему дальше всех. – Но ты тоже там был. Сердце у тебя словно гонг.

– Невероятно, – восхищенно протянул Дред.

– Что за театр, – буркнул Дэниэл.

– У тебя урчит в животе, юный Дэниэл, – парировал Хёд. – Быть может, ужин настроит тебя на дружеский лад?

Мужчины снова захохотали, как он и рассчитывал. Но слова его попали в точку. Они проголодались, а он не давал им приступить к ужину.

– Прошу… поешь с нами. Еды у нас хватит, – пригласил Дред.

– Я не могу. Но прошу… ешьте. Я лишь хотел поздороваться.

– И убедиться, что мы не останемся? – прибавил Дред. Дураком он точно не был.

– Именно так, – отвечал Хёд.

Дред с облегчением выдохнул. Искренний ответ Хёда успокоил и его самого, и его воинов.

– Ты похож на хранителя. Всем, кроме косы, – заметил Дистел. – Много лет назад я решил, что ты один из них.

– Меня вырастил хранитель. Хранитель пещеры в Лиоке. Я надеялся, что однажды приду в храм и стану послушником. – Хёд пожал плечами. – Но этого не случилось.

– Долфиса тоже растил хранитель, – заметил Дред. – Его растил весь храм.

– Его называли мальчиком из храма. Уверен, что ты о нем наслышан, лучник, – сказал Дакин.

– Да, наслышан, – отвечал Хёд. Все, что он слышал о Байре, было ему по нраву.

– Ты хотел стать хранителем… но теперь служишь королю, – сказал Дред. – Меня это удивляет. – Голос его звучал спокойно, но Банрууда он явно не любил.

Вполне понятно, если вспомнить обо всем, что их связывало. Король отверг его дочь Дездемону. Король был виноват в ее смерти. И в смерти Сейлока.

– У слепого лакея выбор не так уж велик, – отвечал Хёд. Воины снова захохотали.

– Так и есть, – сказал Дред. – Но осмелюсь сказать… выбор у всех нас невелик. Будь ты воин или хранитель, крестьянин или рыбак, слепец или заика, жизнь одинаково тяжела. У каждого из нас своя битва.

– Твоя правда. – Хёд колебался. Он хотел их предупредить, но не знал, как это сделать. – Храмовая гора полна опасностей, Дред из Долфиса.

Воины застыли.

– Сейлок полон опасностей, – бросил в ответ Дред.

– Да. Опасность грозит всем. И воину, и хранителю, и крестьянину, и рыбаку. И слепцу, и заике, – повторил он за Дредом.

Он поднял лицо к ветру и вслушался. Ему пора было уходить. Приближался Дагмар, а Хёд не желал встречаться с ним, привлекать к себе лишнее внимание.

– Сюда идет твой сын, Дред из Долфиса. Поешьте. Отдохните. Но потом… соберите шатер и покиньте гору. Если нужно, переночуйте в Храмовом лесу. Но сюда не возвращайтесь. Даже на турнир.

– Ты угрожаешь нам, лучник? – потрясенно вымолвил Дистел.

– Нет, – помотал головой Хёд. Он действовал с оглядкой, желая их защитить, но так, чтобы слова его не сочли за предупреждение. Он хотел вынудить их, не задев их самолюбия. – Я лишь передаю вам слова короля. Я хочу… уберечь вас.

И он двинулся прочь. Воины Долфиса не произнесли больше ни слова. Шагая через луг, в сторону, противоположную той, откуда он пришел к ним, он чувствовал, как они настороженно глядели ему вслед. Когда к ним присоединился Дагмар, Хёд уже скрылся из виду.

24 луны

За следующие несколько недель Гисла трижды украдкой выбиралась на склон холма, и Хёд, услышав, что она его ждет, всякий раз вскоре присоединялся к ней. Страх не давал ей покоя, надежда жгла, словно горькая микстура, но она не могла держаться от него в стороне.

На вкус он был таким же, как прежде, и сама мысль о том, что он здесь, поблизости, заполняла ей рот, набухала в груди, горела в жилах. Когда он был рядом, значение имело лишь одно это, и они отчаянно пытались наверстать все годы врозь, перемежая безрассудными словами исступленные поцелуи.

Он поведал ей о своих похождениях в Северных землях, о том, что забросило его туда, и о том, как счастливый случай помог ему вернуться обратно.

– Мне никогда не быть моряком, в открытом море от меня проку мало. Я не научился прокладывать путь по морю на слух. Неба я не вижу, звезды не говорят, не живут, не дышат, так что в море я по‐настоящему слеп.

– Ты их не чувствуешь.

– Да. Я ощущаю на лице лучи солнца. Когда солнце светит ярко, я могу проследить за его движением по небосклону. Но когда сгущаются тучи и солнце прячется за ними, мне куда сложнее заметить ход времени. Мне недоступны инструменты, обычные для любого моряка.

– А луну ты чувствуешь? – спросила она.

– Если совсем не двигаюсь, то чувствую, как она тянет к себе.

– Сегодня полнолуние. Луна кругла и медлительна и светит так ярко, что больно глазам, если слишком долго смотреть на нее. – Она запела о том, что видела, о размерах, форме, сиянии светила, что катилось по небосклону, о пресыщенном шаре, что сияло на ночном небе для малых сих… пока солнце не вставало над горизонтом и не гнало его прочь.

Я луна, а луна – это я.
Я молода, и я стара.
Я слаба, и я сильна.
Я далека и холодна.
Я луна, а луна – это я.

– Этой песни я никогда не слышал, – заметил Хёд. – Но ты не луна.

Она рассмеялась, но ее смех прозвучал невесело.