Второй сын

Ирка бегала всегда. Ну, во всяком случае, сколько себя помнила. Первое воспоминание о беге было довольно унизительным. В девять Иркиных лет папа-военный заставил ее бежать кросс вместе с солдатами своего взвода. Маме, пытавшейся успокоить плачущую дочь вечером, он объяснил необходимость совместного бега борьбой с лишним Иркиным весом и социальной адаптацией последней в обществе. При этом как-то не брались в расчет нежелание бега, как такового, и глупые подначки со стороны тяжело топающих кирзачами солдат. Зато, благодаря кроссу, Ирка познакомилась со своим первым мужем. К финишу они пришли вместе. Бежать Ирка уже не могла, а толстый неуклюжий Олег с трудом волочил ноги.  Поднимая его за руку из послефинишной пыли, папа-военный перед строем зачитал Ирке с Олегом приговор о том, что в военное время их двоих расстреляли бы за невыполнение приказа. Ирке было страшно, но Олег взял ее за руку, и страх ушел. Взрослея, Ирка взяла за правило бегать по утрам. Постепенно Сахалинские сопки сменились на казахские степи, Потсдамские тротуары плавно перетекли на набережную Москва-реки. Олег, к тому времени уже два года как Иркин муж и преуспевающий девелопер, построил для Ирки загородный дом, притащил туда щенка лабрадора, посадил собственноручно карликовую сосну и завел любовницу. Теперь Ирка бегала в лесу с собакой, оказавшейся очень компанейской. Это уже потом, после разрыва с Олегом,  Ирка жаловалась на свою не сложившуюся жизнь не маме с папой, а Карлику – так было решено назвать собаку в честь посаженной Олегом сосны. Бегать одной по утрам было еще ничего, а вот спать одной никуда ни шло, и Ирка завела себе любовника. Артур плавно перетёк из аморфного состояния приходящего мужа в постоянно пребывающего. Папа-уже-на–пенсии-военный  был против, но мама настояла, что девочке негоже быть одной в её-то возрасте, и он принял зятя. Зять оказался не промах – что-то мутил с золотом и алмазами и вскоре вся семья (включая папу-маму с одной стороны и папу-маму, прилетевших из Еревана, с другой) поселилась на Рублёвке. Жили дружно и счастливо. Ирка вместе с Карликом бегала каждое утро по дорожкам со специальным резиновым покрытием, как в Лужниках. Папа построил во дворе турник, а мама посадила розовые кусты. В январе Артур умер. Вскрытие показало сердечную недостаточность. Эту же недостаточность в своем сердце Ирка ощутила спустя неделю после похорон, налив до краев пузатый бокал армянским коньяком. Коньяк на вкус был чуть терпковатым, с привкусом губ Артура. «Цаватаним, – почудилось ей. – Джана». Слёзы подкатили к горлу, сдавив спазмом.

– А-а-а-а! – закричала Ирка.

– У-у-у! – подхватил за ней Карлик.

Вой собаки отрезвил Ирку. Зазвонил телефон.

– Бегаешь? – спросила трубка голосом Олега.

– Угу, – Ирка шмыгнула носом. – По утрам, как всегда.

– Я приеду утром.

– Зачем?

– Побегу с тобой.

Он и правда, приехал утром, с большим чёрным джипом охраны.

– Хорошо выглядишь, – Ирка, сидя на пуфике, завязывала кроссовки.

– Спортзал, – он огляделся. – Не бедненько живёте. Жили. Прости.

– Ничего, – Ирка встала с пуфика. – Проехали. Побежали?

– Ир, – он сжал ее руку у локтя. – Мне нужен контрольный пакет акций холдинга Артура.

– Нет, – Ирка вырвала руку. – Это наследство.

– Чьё? – усмехнулся Олег. – Тебе и так хватит денег не на одну жизнь.

– Нашего с Артуром сына, – Ирка открыла дверь.

– У вас есть сын?

– Будет, – отрезала Ирка. – Захлопнешь дверь, когда уйдёшь?

Не по-зимнему тёплый ветер хлестал по щекам, сдувая слёзы. Ирка бежала всё быстрее и быстрее. Карлик, по-стариковски отдуваясь, давно отстал.

– От судьбы не убежишь, – выдохнул снайпер, поймав точёную фигурку Ирки в перекрестье прицела.

ОДНОКЛАССНИКИ ТОЧКА РФ

– В Николаеве у меня была такая же, в девяносто втором, – Бульчий снял очки с лысого лба. – Хорошая.

– В смысле? – не понял Андреев. – По характеру?

– И по характеру, – отхлебнул пену из высокого бокала Бульчий. – И по размеру.

– Толстая? – Андреев жирными пальцами разорвал креветку.

– По размеру, Вася, – Бульчий подтянул тарелку с креветками к себе. – Значит, по размеру груди. Ты, как ребенок, ей богу.

– И чё? – Андреев допил пиво. – Какой размер был у той, из Николаева?

– Пятый, Вася, пятый, – покачал многозначительными бровями Бульчий. – Отсюда и пошла наша система…

– Не понял, – тщетно щелкал зажигалкой Андреев. – Какая тут связь?

Ну-у, – откинулся на спинку кресла Бульчий. – Это, смотри, в школе получают за отличный ответ пятерку? Пятерку. Звезды наши кремлевские пятиконечные? Пятиконечные, факт. Ну, вот.

– Да-а, – Андреев выдохнул сигаретный дым в ухо Бульчию. – Факт. Только, выходит, евреи и тут нас обскакали. У них-то звезда шестиконечная…

– Дались тебе эти евреи, – Бульчий щелкнул пальцами, подзывая официанта. – Тут политический вопрос.

– Снова не понял, – Андреев посмотрел на часы. – Пора закругляться, мне еще сегодня на радио выступать.

– Выступать, говоришь? – Бульчий сузил взгляд. – Ты там у себя на службе бы законопроектик двинул бы в массы.

– Какой?