Второй раз в первый класс

– Конечно, лучше гранату. Но нормы у нас городские, надо соотвэтствовать, чтобы село нэ опозорить.

– Да, надо соответствовать, – соглашались сельчане.

– Ну-ка, покажи, что умеешь! – выкрикнул кто-то из толпы на торжественной линейке. Что мне оставалось? Я сложилась в «складочку» и достала ладонями до пола.

– Вот! – обрадовался Аслан Теймуразович, – А еще она флажком так махаэт, никто так не махаэт!

Я забралась на плечи Толстой Алки. Еще две девочки, с двух сторон опершись на Алку, замерли в полуприседе, воздев руки к небесам, и я замахала флажком.

Возвращаемся к корням, или Как пахнут дети, если их намазать гусиным жиром

Фольклора нет, речевого развития нет, ИЗО нет, технологии нет. Лыжи есть. «Вроде бы холодно?» Холодно, но лыжи. Нет, лыж нет. Физра в зале. «Девочки, а кто-нибудь форму брал?» Мы – нет. Мы – да. Мы – тоже нет. Полкласса в форме, половина – без. «А домашние задания есть?»

Никто не знает. Мамы переключились на обсуждение свойств оксолиновой мази, сбились в лагеря – сторонников и противников прививок от гриппа. Дошли до обсуждения масок для лица из овсянки. Вроде бы оттягивает все лишнее, но наукой не доказано. Лучше внутрь. Мамы заскучали, но связь поддерживали.

Дети, как известно всем мамам, болеют одновременно, по очереди и вне всякой очереди. Следом за детьми обычно заболевает папа, а когда измученная мама вроде бы всех вылечила, то ей достаются все вирусы от всех членов семьи. Хуже всего болеют мужья и сыновья-подростки. Они ложатся и закатывают глаза. «Что? Где? Горло? Температура?» Нет, у них сразу все. По комнате разбросаны бумажные платки, чашки громоздятся на тумбочке – они не могут пить чай с малиной, не хотят – с медом, от молока их уже тошнит. Полоскания не помогают, капли в нос тоже бессмысленны. Лучше вообще ничего не делать. А просто лежать, страдать и ждать скорой смерти от температуры тридцать семь и две.

Дочка у меня лечилась послушно, но дурной пример заразителен – она отказалась пить сироп, таблетки потребовала толочь между двумя чайными ложками, иначе «они в горле застревают», отвар ромашки горький, лимон кислый. Мультики надоели, книжки тоже, хочу мороженое и гулять.

Пока они капризничали, я поехала на рынок – купить курицу, сварить бульон.

– Жир гусиный возьмешь? – спросила меня продавщица Валя, у которой я покупаю курицу.

Конечно, я взяла гусиный жир. Жалко, не было барсучьего. И начала лечить детей так, как лечили меня в детстве.

Значит, гусиный жир наружно и внутрь. Пахнет он так, будто в холодильнике протухли все яйца вместе с колбасой и пролежали так примерно с год. Хуже пахнет только барсучий жир. Когда бабушка натирала мне грудь, я сидела, зажав пальцами нос, и дышала ртом. Когда бабушка натирала мне спину, я вообще старалась дышать через раз.

Отмыть жир было сложно. Брало его только хозяйственное мыло. Еще дустовое годилось. Но и это еще цветочки! Вот пить натощак горячее молоко с растопленным в нем жиром – испытание на храбрость. Я наматывала вокруг кружки круги, потом собиралась с силами, зажимала нос и делала три больших глотка. На четвертый глоток меня уговорить было невозможно. Я сжимала зубы. Какая же это была гадость! Даже жидкий рыбий жир, которым меня тоже регулярно выпаивали, казался сладким и не таким уж противным.

Дальше следовало сидение над вареной картошкой под одеялом, пока не задохнешься. Если я пыталась отползти от картошки, бабушка больно шлепала меня по затылку, и я опять ныряла в кастрюлю.

– Дыши хорошо, глубоко дыши! – командовала бабушка. Но дышать над картошкой невозможно – задыхаешься паром. К тому же на голове – тяжеленное байковое одеяло. Продышавшейся я считалась только тогда, когда бабушка убеждалась в том, что внучка стала пунцового цвета.

Массаж горячими сваренными вкрутую яйцами вокруг носа казался счастьем, поскольку после этого шла более тяжкая процедура – закапывание. Мне капали в нос свекольный сок. Он дико щиплется, и его нужно разводить водой, но бабушка всегда об этом забывала. Поэтому я орала как полоумная, терла нос изо всех сил и изо всех же сил старалась побыстрее выздороветь. Потому что сок раздирает все внутри – долго и сильно. Хочется временно оторвать нос и прополоскать его в воде. Когда я отказывалась от свекольного сока, бабушка капала мне в нос луковый. Причем луковицу на мелкой терке для собственной экзекуции я должна была тереть сама. Пока натрешь – и прорыдаешься, и соплями обольешься. А раздавленный зубчик чеснока в нос? Мне казалось, бабушка могла работать инквизитором, а не журналистом. Я ходила с засунутыми в нос чесночинами, пыталась возмущаться, но это сложно, если у тебя заткнут нос.

Хуже свекольного сока была только черная редька с медом. Бабушка срезала половину редьки, как крышечку, вырезала отверстие и клала туда мед. Делала она это вечером, что означало – утром мне нужно будет проглотить образовавшийся сок. Тут уже хотелось оторвать себе голову, промыть ее и поставить назад.