Второе кольцо силы

— Она была самой жирной и вонючей недотепой, какую только можно представить, — продолжал он. — Сейчас она весит вдвое меньше, но по своему уму все еще остается такой же толстой и ленивой и ничего не может сделать для нас. Но теперь ты здесь, Маэстро, и наши беды позади. Теперь нас четверо против четверых.

Я хотел вставить замечание, но он остановил меня.

— Позволь мне закончить то, что я хотел сказать, прежде чем эта ведьма вернется обратно, чтобы вышвырнуть меня, — сказал он, нервно поглядывая на дверь. — Я знаю, что они сказали тебе, что вы пятеро — одно и то же, так как вы — дети Нагваля. Это ложь! Ты подобен и нам, Хенарос, потому что Хенаро помогал тебе формировать твою светимость. Ты тоже один из нас. Понимаешь, что я имею в виду? Так что не верь тому, что они говорят. Точно так же ты принадлежишь и нам. Ведь они не знают, что Нагваль рассказал нам все. Они думают, что только они все знают. Нас сделали два толтека. Мы — дети обоих. Эти ведьмы…

— Постой-постой, Паблито, — сказал я, закрыв ему рот рукой.

Он остановился, очевидно испуганный моим внезапным жестом.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что понадобились два толтека для того, чтобы сделать нас?

— Нагваль говорил нам, что мы — толтеки. Он сказал нам, что толтек — это получатель и хранитель тайн. Нагваль и Хенаро — толтеки. Они дали нам свою особую светимость и свои тайны. Мы получили тайны, и теперь храним их.

Использование им слова «толтек» озадачило меня. Я был знаком только с его антропологическим значением. В этом контексте оно относилось к культуре говорящего на языке науатль народа в Центральной и Южной Мексике, которая ко времени Конкисты уже угасала.

— Почему он называл нас толтеками? — спросил я в полном недоумении.

— Потому что мы ими являемся. Вместо того, чтобы называть нас магами или колдунами, он говорил, что мы — толтеки.

— Если это так, то почему ты называешь сестричек ведьмами?

— А, это потому, что я ненавижу их. Это не имеет никакого отношения к тому, чем мы являемся.

— Нагваль говорил это всем?

— Да, конечно. Все знают это.

— Но он никогда не говорил этого мне.

— Ну, это потому, что ты очень образованный человек и всегда начинаешь обсуждать любую ерунду.

Он пронзительно рассмеялся и похлопал меня по спине.

— Нагваль случайно не говорил тебе, что толтеки были древним народом, который жил в этой части Мексики? — спросил я.

— Видишь, куда тебя заносит. Вот поэтому он и не говорил тебе. Старый ворон, наверное, и не знал, что толтеки были древним народом.

Смеясь, он стал раскачиваться на своем стуле. Смеялся он очень заразительно и с большим удовольствием. Потом встал и прошел к кухонной плите. Изучив содержимое горшка, стоявшего на малом огне, он спросил, кто приготовил эту еду. Я был совершенно уверен, что это дело рук Ла Горды, но ответил, что не знаю. Он несколько раз принюхался к нему короткими вдохами, как собака, и заявил, что нос говорит ему: еду готовила Ла Горда. Он спросил меня, пробовал ли я это, и когда я сказал, что закончил есть как раз перед его приходом, он взял миску с полки и положил себе огромную порцию. Он настоятельно порекомендовал мне есть только пищу, приготовленную Ла Гордой и пользоваться только ее миской, как это делает он сам. Я ответил, что Ла Горда и сестрички подавали мне еду в темной миске, которую держали на полке отдельно от остальной посуды. Он сказал, что она принадлежала самому Нагвалю. Мы вернулись к столу Он ел молча и очень медленно. Его полная сосредоточенность заставила меня осознать, что в полном молчании все они ели всегда.

— Ла Горда — великая повариха, — сказал он, закончив есть, — Она обычно кормила меня. Это было много лет назад, когда она еще не ненавидела меня — до того, как она стала ведьмой, я имею в виду — толтеком.

Он посмотрел на меня с искоркой в глазах и подмигнул.

Я почувствовал себя обязанным ответить ему, что Ла Горда не производит на меня впечатления человека, способного кого-то ненавидеть. Я поинтересовался, знает ли он, что она потеряла свою форму.

— Это сплошной вздор! — воскликнул он.

Он уставился на меня, как бы оценивая мой удивленный взгляд, а затем закрыл лицо рукой и захихикал, как смущенный ребенок.

— Ну, хорошо — она действительно сделала это, — сказал он. — Она просто великолепна.

— Почему же тогда ты не любишь ее?

— Я хочу кое-что рассказать тебе, Маэстро, потому что верю тебе. Неправда, что я совершенно не люблю ее. Она самая лучшая. Она — женщина Нагваля. Просто я веду себя с ней так, потому что мне нравится, когда она балует меня, и она делает это. Она никогда на меня не раздражается. Я могу делать все что угодно. Иногда меня заносит, мною овладевает физическое возбуждение и я хочу отколотить ее. Когда это случается, она просто отходит в сторону, как это обычно делал Нагваль. В следующий момент она даже не помнит, что я сделал. Это настоящий бесформенный воин для тебя. Она ведет себя точно так же со всеми. Но остальные для нас — сущий кошмар. Мы по-настоящему плохие. Те три ведьмы ненавидят нас, а мы ненавидим их.

— Вы — маги, Паблито. Неужели вы не можете прекратить ваши пререкания?