— На кой черт нам беспокоиться, куда ты идешь? — взвизгнул он. — Можешь отправляться хоть к чертовой матери.
Он затопал по полу, как капризный ребенок, тогда как Ла Горда стояла улыбаясь.
— Давай уйдем из этого дома, Маэстро, — громко сказал он.
Его внезапный переход от печали к гневу заворожил меня. Я целиком ушел в наблюдение за ним. Одной из его характерных черт, которые меня изумляли, была необыкновенная легкость движений. Даже когда он топал ногами, движения его были грациозны.
Внезапно он протянул руку над столом и чуть не вырвал мой блокнот. Он схватил его большим и указательным пальцами правой руки. Мне пришлось удерживать его изо всех сил обеими руками. В его тяге была огромная сила, так что если бы он действительно хотел забрать блокнот, он сделал бы это без труда. Но он отпустил его и когда он убирал руку, у меня появилось мимолетное впечатление, что она чем-то удлинена. Это случилось так быстро, что я мог объяснить это иллюзией, вызванной внезапностью толчка, произведенного огромной силой его попытки выдернуть блокнот. Но я был уже научен тому, что нельзя объяснять действия этих людей обычным образом, поэтому не стал и пытаться.
— Что у тебя в руке, Паблито? — спросил я.
Он отпрянул и изумленно спрятал руку за спину, смущённо пробормотав, что нам надо поскорее оставить этот дом, так как здесь ему становится дурно.
Ла Горда громко рассмеялась и сказала, что Паблито такой же хороший притворщик, как Хосефина, а может даже и лучше. И если я буду настаивать, чтобы он сказал, что у него в руке, он упадет в обморок и Нестору придется выхаживать его несколько месяцев.
Паблито начал задыхаться. Его лицо побагровело. Ла Горда равнодушно велела ему прекратить представление, потому что у него нет аудитории. Она уходит, а у меня не хватит терпения. Затем она обернулась ко мне и властно сказала, чтобы я не ходил к Хенарос.
— Почему, к дьяволу, нет? — завопил Паблито и подскочил к ней, словно пытаясь помешать ей уйти. — Какое нахальство! Говорить Маэстро, что он должен делать!
— У нас была стычка с союзниками прошлой ночью, — сказала Ла Горда Паблито как само собой разумеющееся. — Нагваль и я еще не пришли в себя после этого. Я бы на твоем месте, Паблито, уделила внимание работе. Ситуация изменилась. Все изменилось после его приезда.
Ла Горда вышла через переднюю дверь. Я начал понимать, что она действительно выглядит очень усталой. То ли ее туфли были ей чересчур тесны, то ли она была настолько слаба, что едва волочила ноги. Она казалась маленькой и хрупкой.
Я подумал, что, должно быть и сам выгляжу усталым. Так как в доме не было зеркал, мне захотелось выйти наружу и посмотреть на себя в боковое зеркальце моей машины. Я, наверное, так бы и сделал, но Паблито помешал мне. Очень искренне он попросил меня не верить ни слову из того, что она сказала о нем как о притворщике. Я предложил ему не беспокоиться об этом.
— Ты страшно не любишь Ла Горду, правда? — спросил я.
— Можешь повторить еще раз, — сказал он с лютым видом. — Ты лучше других знаешь, как опасны эти женщины. Нагваль сказал, что однажды ты приедешь сюда и попадешь к ним в лапы. Он умолял нас быть начеку и предупредить тебя об их замыслах. Нагваль сказал, что у тебя имеется одна из четырех возможностей: если бы наша сила была достаточной, мы могли бы привести тебя к себе предостеречь и спасти тебя; если бы у нас было мало силы, то мы пришли бы сюда как раз для того, чтобы увидеть твой труп; третьей — было бы найти тебя пленником доньи Соледад или одной из этих омерзительных баб; четвертой и самой неправдоподобной было бы найти тебя живым и здоровым.
Нагваль сказал, что если ты останешься в живых, ты сам станешь Нагвалем и мы должны будем верить тебе, потому что только ты сможешь нам помочь.
— Я сделаю для тебя все что смогу, Паблито. Ты знаешь это.
— Не только для меня. Я не один. Свидетель и Бениньо со мной. Мы вместе, и ты должен помочь всем нам.
— Конечно, Паблито. Об этом не может быть и речи.
— Люди здесь, в округе, никогда не беспокоили нас. Все наши проблемы связаны с этими безобразными мужеподобными уродинами. Мы не знаем, что делать с ними. Нагваль приказал нам оставаться возле них несмотря ни на что. Раньше я был очень счастлив. Теперь я, кажется, больше не смогу наладить свою жизнь.
— Что случилось, Паблито?
— Эти ведьмы выжили меня из дому. Они взяли верх и выбросили меня из дому, как мусор. Теперь я живу в доме Хенаро вместе с Нестором и Бениньо. Нагваль сказал, что такое может случиться, и дал Ла Горде задание быть посредником между нами и этими тремя суками, но Ла Горда все еще остается такой, какой Нагваль обычно называл ее — Двести Двадцать Задниц. Он дал ей это прозвище потому, что она весила двести двадцать фунтов, и она носила его много лет.
При воспоминании о Ла Горде Паблито фыркнул от смеха.