Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса

Анну Паукер хорошо знали в нашей стране. Она провела много лет в застенках румынской сигуранцы и была освобождена стараниями Советского правительства незадолго до войны. С нею у меня как-то сразу установились хорошие отношения. В редкие свободные часы мы ходили по окрестностям Суздаля и беседовали.

Паукер — второй секретарь ЦК Компартии Румынии, представитель своей партии в Коминтерне, была убежденной коммунисткой-интернационалисткой. Она мечтала о возвращении в свободную Румынию, о счастливой послевоенной жизни всех трудящихся в мире, где не будет фашизма. Но иногда в ее рассказах слышалась горькая нотка. Относилась эта горечь не к румынским делам, а к той атмосфере, которая складывалась вокруг «околокоминтерновских» кругов в Москве.

— Никогда раньше среди коммунистов не возникал вопрос, кто по национальности тот или иной товарищ, — говорила Анна. — Сама постановка такого вопроса казалась дикой в нашей среде. А сейчас этот вопрос все чаще возникает. Нет, не по нашей инициативе. Его все ощутимее ставят советские товарищи. И знаете, национальность коммуниста начинает даже играть какую-то роль.

В 1943–1944 годах мне приходилось не раз бывать в гостинице «Люкс» в центре Москвы, где тогда жили работники аппарата Коминтерна и многие руководители зарубежных компартий. (Теперь это здание — гостиница «Центральная» по улице Горького.) Здесь тогда царила очень дружная атмосфера интернационального братства. Поэтому слова Анны Паукер меня особенно поразили. К сожалению, она оказалась права…

В один из приездов в Москву я познакомился с Лотой Кюн — немецкой коммунисткой, ставшей впоследствии женой Вальтера Ульбрихта. Лота представила меня Рудольфу Сланскому — будущему Генеральному секретарю Компартии Чехословакии, расстрелянному в 1952 году по клеветническому обвинению и посмертно реабилитированному.

Один из вечеров в «Люксе» я провел в комнате Матиаса Ракоши — Генерального секретаря Венгерской компартии. Меня привел к нему Золтан Вейнбергер, первый секретарь подпольного ЦК комсомола Венгрии, с которым у нас были дружеские отношения. Золтан, в отличие от угрюмого и подозрительного Ракоши[88], был веселым, жизнерадостным человеком. В тот вечер у Ракоши гостил его младший брат — офицер советских органов госбезопасности.

По служебным делам в Москве часто приходилось бывать в районе Ростокино. На территории, где ранее помещался Исполком Коминтерна, распущенный в мае 1943 года, работало несколько учреждений, известных как институты № 99, 100, 101 и 102. Там же помещались и редакции газет для военнопленных на разных языках, редакция иностранного радиовещания и т. д.[89]

В Ростокино я познакомился с Лотаром Больцем — сотрудником редакции газеты «Фрайес Дойчланд». Этот душевно тонкий и интеллигентный человек был убежденным антифашистом. Он искренне ненавидел фашизм, Гитлера и его клику. Впоследствии Лотар Больц долгие годы был министром иностранных дел ГДР.

Знакомство с видными коммунистами и антифашистами, опытом их борьбы значительно помогало в моем главном деле: работе с военнопленными.

В 1944 году я возглавил отдел контрразведки Суздальского лагеря, где тогда насчитывалось 60 тысяч военнопленных. Я и мой заместитель Петр Мащев, капитан Михаил Белкин, старший лейтенант Александр Громов, лейтенант Юрий Бурлов, младший лейтенант Алексей Савельев, переводчики Борис Городецкий и Сарфа Чувашова по шестнадцать часов в сутки проводили «на следствии». Почти все — молодые офицеры, побывавшие в боях, видевшие врага на мушке прицелов, — теперь получили возможность рассмотреть фашизм с близкого расстояния, лицом к лицу.

Сейчас, мысленно оценивая прошлое, события тех дней, могу с чистой совестью сказать: всей душой ненавидя фашизм, мы не испытывали к пленным чувства мести. Нам чуждо было и чувство злорадства в отношении побежденного врага. Мы решительно пресекали любые проявления негуманности и беззакония в отношении военнопленных.

Бывший полковник Луитпольд Штейдле — о нем уже рассказывалось — почти через три десятка лет после описываемых событий написал на подаренной мне своей книге «Решение на Волге» такие слова: «Нашему другу и товарищу по борьбе профессору Бланку на память о первых, но решающих часах и днях в Советском Союзе с тысячью благодарностей за все то, что им сделано для меня и моих друзей».

Австрийский врач Ганс Дибольд — блестящий терапевт-клиницист, верующий католик, человек с остро развитым чувством совести. Он работал в госпитале для военнопленных в поселке Камешково под Владимиром (госпиталь обслуживал Суздальский лагерь), был активным противником гитлеровцев. После войны в Зальцбурге вышла книга Дибольда «Врач из Сталинграда» — волнующее свидетельство превратностей его судьбы и душевных переживаний. В беседах с умным, интеллигентным доктором Дибольдом мы провели немало вечеров. Он часто высказывал мне свои симпатии, говорил, что ему по душе «человеческий стиль» общения с военнопленными, который, по его мнению, был мне присущ.