Вторая жизнь

Почему Фромм назначил именно меня? Кажется, резонно: сын идет в убежище, построенное отцом, - вот лучшее доказательство его прочности, а если что и случится, то виноват отец...

Но зачем производить взрыв в непосредственной бливости от убежища? В чем виноват отец Юв? И виноват ли?

Одеваясь, Браун старался успокоиться и привести свои мысли в порядок. Ему показалось, что в назначении его наблюдателем при взрыве есть еще иная причина. Вспомнилось: как-то один из офицеров штаба - да тот же полковник Гарвин - спросил его, не знает ли он профессора Галактионова. Браун не знал лично профессора, слышал о нем от Юв, раньше читал в газетах. Тогда Браун ответил, что профессор Галактионов его совершенно не интересует. Сейчас же он подумал: не знал ли Галактноноз отца Мэй? Это естественно, они коммунисты. И Юв на случайно избрала Галактионова в качестве доктора.

"Если все это известно Фромму, то он имеет основание поставить меня под подозрение, убить: я ведь очень много знаю о делах штаба, - сделал вывод Браун. - Но это глупо. Однако Фромму ничего не составляет убить одного человека. Убить на всякий случай, даже если я и не виноват. Странно во всем этом вот что, - удивлялся он, - я не чувствую желания пойти в штаб и показать письмо отца, спросить напрямик - будет ли поставлен дополнительный фильтр. Отчего это? Боюсь прослыть трусом? Подумают, что я ищу уловки увильнуть от выполнения приказа? Нет и нет. Черт побери все, я готов умереть. Но вот какая штука: я должен пойти сейчас и убить в себе любовь, и не знаю, смогу ли это сделать?"

Он просидел у окна до восьми часов и пришел к твердому решению: рассказать обо всем Юв. Пусть он погибнет, во, может быть, Юв разыщет друзей отца и они спасут его - организуют побег или придумают еще что-нибудь. Он предупредит - не него хватит. Он не может не выполнить приказа, пусть Юв расценивает это как ей угодно, и все мысли о будущем счастье надо выбросить из головы. Иного выхода нет...

Браун поехал к Юв на квартиру, хотя она категорически запрещала ему это.

Он не знал номера ее квартиры и долго ходил по коридорам, поднимался по лестницам и снова спускался. Это был огромный человеческий улей с запахом кухни и только что отстиранного белья. Был час, когда люди спешили на работу. Браун спрашивал, где живет Юв Мэй; в ответ торопливо и неопределенно махали куда-то рукой и проходили не задерживаясь.

Наконец указали на дверь. Он нерешительно постучал. Дверь отворила бедно одетая женщина, состарившаяся раньше времени; Вряд ли это была мать Юв, хотя Браун знал, что она живет с матерью.

Браун сказал, что ему нужна Ювента Мэй. Женщина растерялась - не могла произнести ни слова. Браун повторил, зачем он пришел. Появилась Юв, в фартучке поверх платья. Увидев Брауна, она вспыхнула от негодования.

Но ей ничего не оставалось, как пригласить его в комнаты. Браун старался не смотреть на босоногую девочку, чем-то занятую в углу, на дешевенький коврик перед кроватью, на телевизор с экраном в ученическую тетрадку, на фотографию в рамке, склонившуюся над телевизором... На этой фотографии взгляд его на секунду задержался.

Это был он, человек с лопатой... Тот, смерть которого он должен увидеть и умереть сам. Отец Юв. Был он сфотографирован в простом рабочем костюме, ворот рубашки расстегнут, волосы небрежно сбиты набок, а глаза решительные, смелые точь-в-точь, как у Юв, когда она рассердится...

Юв вопросительно смотрела на него.

- У меня очень важное дело, - сказал Браун.

Что она могла подумать? Что Браун хочет сделать решительное предложение - это не ново. Во всяком случае это разговор не при матери и сестренке. Юв развязала фартук и накинула плащ.

Они вышли на шумную улицу, полную машин и людей. Только что начался деловой день. Атлансдам, без парков и скверов, не приспособлен в утренние часы для разговора один на один. Они забрались в машину. Браун долго молчал, не зная, с чего начать.

- Юв, - наконец сказал он, повернувшись к ней. Юв посмотрела настороженно и с некоторой досадой. - Дорогая Юв, я видел твоего отца.

Она вздрогнула, но в темных глазах ее засветилась радость. Юв схватила его за руку.

- Что ты говоришь, Реми? Как, где?..

Жаль было убивать в ней эту радость. Он обхватил ее плечи и сбивчиво заговорил о своем несчастье и несчастье ее отца, об одинаковой судьбе. Юв, не защищаясь, с тоской сказала:

- Мне говорили, что он за границей.

- Нет, дорогая Юв. В концлагере, и его должны убить...

- Как? Кто убить?.. - Она отодвинулась, сжалась, стала маленькой, как ее сестренка, глаза расширились.

- Я должен убить, - он стиснул руками лоб, закрыв лицо.

Мимо проходил полицейский и постучал палкой по машине. Но увидев офицера наедине с девушкой, молча удалился.

- Ты не можешь этого сделать, Реми! - крикнула Юв. - Если бы я не знала тебя, я ни за что не позволила бы...

Она верила в него и, может быть, любила, - вот что он понял из ее слов. А перед глазами стояли три строчки лаконичного приказа Фромма, лица сослуживцев, готовых щегольнуть храбростью ради должности в штабе или посмертной пенсии своей семье.