Вступление

   У Витьки ослабели руки. Но тут же снова вскинул камеру, потому что увидел совсем другое лицо, суровое, как в атаку пошла.

   - Все! - крикнул Яша и крик его перекрыл лязг отпущенного груза. Рита опустила голову, цепляясь мокрой рукой за металлическую стойку. Солнце гладило сосульки темных волос по плечам.

   Поднялась медленно и пошла, бережно переставляя ноги, не поднимая лица, перебирая руками наощупь по всем поверхностям, что подставляли себя. Вдоль стены коридора, к дверям душевых и раздевалок.

   - Ну, что застыл?

   Витька опустил камеру и огляделся, как проснувшись. Неровно вокруг стояли несколько парней с натянутыми на круглых бицепсах майках, девушки переминались с ноги на ногу, поблескивал шелк вымытых волос. Переглядывались, неловко улыбаясь. И чуть впереди стояла светленькая, под мальчика стриженая Тамара, смотря пристально, выжидающе. Вся подалась вперед, как на старте.

   Краем глаза он еще цеплял темные волосы, тонущие в темноте коридора, а руки уже поднимали камеру. Кивнул. Тамара улыбнулась и двинулась к гимнастическим матам, встряхивая головой, как молодая лошадка, играя лопатками и бедрами.

   - Яков Иваныч, а что все стоят, как засватанные?

   Группка распалась, зазвучал зал, наполняясь шумом, возгласами, смехом и шарканьем, лязгом и шлепками ладоней.

   Поначалу все лица поворачивались за Витькой, но он, поснимав, как Тома делает мостики и крутит сальто, лезет по канату под белый потолок и, смеясь, раскачивается там, ухватившись за толстое кольцо, так что хвост каната хлестал Витьку по лицу, стал просто бродить по залу. Загнав внутрь гудение работы, снимал как бы нехотя и равнодушно. И дождался, когда подзабыли о нем. Стало снова вокруг - сильно, внятно; мешанина локтей, коленей, рук, солнце на коричневой коже и просторные окна, в которых шевелится дальнее море за скатертью зимнего песка.

   Получалось - хорошо... Солнечно и пронзительно, с размытыми задними планами, которые будут скоростью, беспрерывным движением.

   И Яша, везде. Над лежащим придерживает штангу, помогая опустить на стойку. Рядом с тренажером, голову наклоняя, прислушивается, как звучит металл и командами выравнивает девичье тело на длинной кожаной лавке. Рассказывает анекдот двоим, что отдыхают между подходами, и, отсмеявшись, смотрит на часы, подталкивает в спину - работать, работать!

   - Ну, студент, как закончишь, зайди ко мне в кабинет, посмотрим, - не забыл и про фотографа, проходя к очередному спортсмену.

   Уставший Витька еще немного пощелкал, кивнул и пошел в коридор. Тут же подумал о Рите, с раскаянием, так увлекся, что и не заметил - больше в зале девочка не появлялась. Хотя все, что снимал после, всего лишь добавка. К главному, что происходило, когда она боролась с тренажером. И с тренером...

   В кабинете с задернутыми шторами по-прежнему светило в полумраке со стены золотое платье Наташи и ее длинные ноги в открытых туфлях. А напротив, оказывается, разноцветный Шварцнеггер, кажется и плакат сейчас порвет арбузным плечом и выдвинутой челюстью.

   Стеклянная столешница холодила руки. Сидел, вертел пальцами камеру, гладил ласково. Хорошая, труженица, не подводит...

   Глянул на мерцающий монитор, на дверь. Из спортивного гула вырвался Яшин голос, восклицанием, и ближе, вот уже шаги. Витька вспомнил, как утром, пройдя через каменный лабиринт, снова стоял над верчением зеленой воды в маленькой бухте, не хотел сюда идти, снимать по приказанию. Сам кипел и злился, как та вода... Но - хотел ведь. Даже кончики пальцев зудели, так хотел. А себя обманывать уже не получается. Вздохнул тогда, и пошел от воды вниз, к спортзалу.

   ...Шаги удалялись по темному коридору. Хлопнула дверь. Вот слышно, заговорил, насмешливо-невнятно. А после коротко совсем, как взлаял. И тихо стало.

   Витька подождал несколько минут. Раздражаясь, поднялся, охватил камеру остывшей ладонью и двинулся в коридор, вслед за ушедшим хозяином. Мысли, беспорядочные, как та вода, мельтешили в уставшей голове. Сидит, как прислуга какая. Надо бы просто встать и уйти. Но посмотреть хочется. У Ларисы - монитор старенький, цвета не те.

   В тупичке коридора узко приоткрытая дверь выпускала ножиком свет, отрезавший ломоть темноты. Он подошел к двери тихо, мягко ступая, думал, что сказать. И застыл. Руки потянули камеру выше, к груди, как бы защищая сердце.

   На темной столешнице, с прижатой к ней щекой, разметав темные же волосы, - светлая половина лица. Вздернутая от прижатости этой губа, один глаз закрыт в темноту стола, а второй - прямо перед собой темным виноградом, не видя ничего, глядя в себя, в то, что сейчас происходит. Волосы слились с поверхностью и потому искаженный профиль виден ярко, резко, с морщинкой между бровей, с четкой линией носа и раздутыми от напряжения ноздрями. А поверх темных волос, над светом лица - клешней мужская рука, как отдельный зверь, напавший на добычу. Больше не видно, дверь отсекала остальное, но не смогла - звуки, ровное постукивание, вздохи. И заметно стало, как напрягается, сгребая волосы, клешня на темном над светлым - равномерно, рав-но-мер-но...