Встревоженные тугаи

– Где ходил Шакирбай туда и обратно, я не знаю. Потом застава ловила его. Где, как – никому не сказала. Думаю, ошибка была. Сколько лет? Сколько аскеров поменялось? Разве кто скажет, где ловили Шакирбая? Зачем мне не верили? Если бы мне сказали, я бы помнил. Я комотрядовец был. Разве я бы где ненужно рот раскрыл? Сегодня, думаю, грязное дело в долине есть. У меня зачем отару отнял баскарма? Больной я, да? Силы нет, да? – Кереке попытался расправить грудь колесом, но вышло у него это комично: выпятился лишь чуточку тощий животишко. – Где какой день пасти отару не знаю? Теперь кто стал старший чабан? Сосунок. Что он может? Он – городской. Он – племянник ветврача. А ветврач кто? Сын третьей жены Шакирбая.

Вот это уже что-то. Последние слова многого стоят. У Пасынкова даже от радости запело в груди. Не зря, получается, приехал. Не зря!

4

Пока майор Пасынков вдыхал архивную пыль, пока ездил в Донбасс и к ветеранам-пограничникам Московии, на Мысовой происходили события, какие можно назвать не иначе, как странными.

После того как собака потеряла след в центре ущелья, у Голубина с Кахояновым состоялся разговор серьезный, скорее даже конфликтный.

– Непременно нужно выставлять два секрета. У входа и у выхода, – посоветовал старшему лейтенанту Голубин, когда тот начал составлять план охраны границы на очередные сутки. – И мне слово дай на боевом расчете.

– Боевой расчет – не час воспитательной работы. Факт потери следа собакой оценю я сам. Потребую от инструктора, чтобы усилил он работу с вожатыми.

– Зачем обижать вожатого, не понявши, что произошло?

– Понятней быть не может. Один вывод напрашивается: Акбар плохо тренирован.

– Вожатый и его непосредственный командир утверждают обратное. И вообще во всем случившемся много неясного. Для меня, во всяком случае.

– А для меня – нет. Факт, он и в Африке – факт. Против него не попрешь.

– Но если даже отталкиваться от голого факта, то все равно напрашивается решение иметь секреты у входа и выхода. Хотя бы с неделю. Если есть сомнение, нужно убедиться, ложно оно или нет.

– Во-первых, я не сомневаюсь: ошибка собаки. У меня нет достаточно сил, чтобы на каждый чих секретить. Все! Споры прекращаем. Время, старшина, строить личный состав на боевой расчет.

Что ж, против лома нет приема.

– Есть!

Прапорщик Голубин, однако, не успокоился, секреты от входа в ущелье встречал каждое утро лично и задавал один и тот же вопрос:

– Воронье не граяло?

– Нет. Тихо.

Третья ночь прошла. И вот ответ, которого ждал Голубин:

– Вроде бы сопровождали кого-то. От центра – на выход. Оттуда – обратно.

– Понятно. Прогуляюсь-ка я туда. До дуба.

Не напрасная прогулка: на дубе свежий лоскуток-полоска. Пока решил ничего начальнику заставы не говорить, ибо почувствовал, что в появлении новых полосок есть определенная периодичность. Решил, окончательно убедившись в этом, смелей начать нажим на начальника заставы, приложить все силы, чтобы переубедить близорукого упрямца.

К обеду на заставу приехал ветврач совхоза. Сразу же начал с сетований, что есть подозрение на ящур, и теперь придется бывать в отаре часто, а в совхозе не одна эта отара, и чтобы не оставить их без своего внимания, предстоит трудное лето в непрерывных разъездах.

– Я уж и теперь без сна и без отдыха. Устал основательно. А конца не видно.

– На пограничном режиме, выходит, – посочувствовал Кахоянов. – Мы уже привыкли мешать день с ночью, но вполне понимаем, каково непривычным.

Ветврач пообедав в солдатской столовой и, осмотрев заставскую живность, оставил брошюру по профилактике ящура. Когда же проводили его, Кахоянов тут же, с торжеством в голосе, Голубину:

– Ну что? Скрыл про ящур? Как я и считал, чабан просто выпустил из вида, а не специально умолчал о ящуре.

– Может быть, может быть…

Две ночи миновали. Тихо. Наступила третья, для подтверждения гипотезы прапорщика, решающая. Утром он не стал ждать возвращения секрета на заставу, а пошел наряду навстречу. И не зря. Ответ на вопрос оказался ожидаемым:

– Каркали вороны. От центра ущелья до выхода, а потом – обратно.

– Понятно. Продолжайте движение на заставу. Я погляжу на дуб.

Солдаты уже начали догадываться о разногласии прапорщика со старшим лейтенантом, и те, кто служил по второму году, внутренне поддерживали старшину заставы, ибо освоили они главный закон границы: сомневаться, перепроверять, перестраховываться. Но их мнение никто не спрашивал, а до дискуссий в курилке и в комнате чистки оружия дело еще не дошло.

Вот и дуб. Залит яркими, хотя еще по-утреннему холодными лучами солнца. Ага! Вот и лоскуток-полоска. Красная.

«Кто сегодня приедет на заставу? Мерген?»