Встретимся в полночь

Она, очевидно, скучала по семье, по дому. Америке. Что же такого неодолимого и привлекательного было в том, чтобы оставаться звездой K-Pop так далеко от дома? Был ли это чистый нарциссизм, желание купаться в обожании?

Если продолжу копать, получу нечто большее, чем историю о сексуальной знаменитости.

Я увидел, как Лаки буквально поскакала вперед.

Она наслаждалась этим днем.

Мне пришлось стряхнуть ощущение того, что я, ну, ужасный человек. Лаки удивила меня, но я должен был помнить, кто она – продукт. Она это знала. Она сама решила стать частью кошмарной K-Pop-машины. В ходе своего исследования прошлой ночью я узнал все об ужасных условиях их обучения, драконовских контрактах. Любой, кто так сильно хотел славы, был бы не против засветиться в прессе.

К тому же, для нее это был настоящий кайф. Побег. По сути, я оказывал ей услугу.

Мы направлялись в Гонконг-парк, пышный зеленый массив, раскинувшийся на склоне холма прямо посреди центра. У входа в парк стояла огромная толпа, и нам пришлось пробираться сквозь нее.

– Почему тут так много людей? – спросила Лаки и сжалась в уменьшенную версию самой себя.

Я вдруг понял, что ее могут искать. Что она пряталась не только от фанатов, но и от своих работодателей. Я протиснулся в толпе, чтобы подобраться к ней, и хоть как-то прикрыть ее. Я тоже не хотел, чтобы ее поймали. Это стало бы концом истории.

Я ответил:

– Все ждут трамвая. Он доставляет на Пик Виктория.

Ее взгляд загорелся.

– Трамвай? О. А что такое Пик Виктория?

Я уже подсчитывал стоимость. Получится, по меньшей мере, восемьдесят Гонконгских долларов за каждого. Но, черт… это фото на вершине станет убийственным. Позже я потребую у Тревора оплатить все расходы.

– Это высочайшая вершина в Гонконге, и оттуда открывается потрясающий вид на город, – я посмотрел на гигантскую толпу туристов и внутренне содрогнулся. – Хочешь подняться?

Ее улыбка поразила, ощущение, что меня придавила тонна кирпичей. Это была улыбка, которую я видел на концертных видео, полная мощь, предназначенная для того, чтобы ошеломлять любого на своем пути. Когда она не замыкалась в себе, пытаясь не выделяться, она была самым уверенным человеком, которого я когда-либо знал.

– Я бы с удовольствием! – она уже пробиралась к концу очереди.

Мы стояли на солнце, и было хорошо. Казалось, Лаки чувствовала себя неуютно в тесноте со всеми, но туристы вокруг были поглощены разговорами, и через некоторое время она расслабилась. Я тоже расслабился, чувствуя все большую уверенность в том, что Лаки останется со мной до конца дня.

Целый день с ней. Тайный. Это было слишком хорошо.

Хороший момент доесть наши бао, и я съел один. Начинка немного остыла.

Очередь продвигалась, и Лаки глубоко задумалась.

– Думаешь о следующем перекусе? – с улыбкой спросил я.

Она распахнула глаза.

– Нет, но ты навел меня на разные мысли.

– О боже.

– Правда. Я думала о том нашем разговоре про буддизм, – призналась она. – Ты спросил у меня кое-что. Разве достойная жизнь не может быть эгоистичной?

Я покачал головой.

– Нет, я сказал, разве в ней не может быть немного эгоизма?

Она отмахнулась.

– Ладно. Ну, вот я думала об этом. Да, ты можешь быть эгоистичным. Но должен быть баланс. Если тобой все время движет эго, нарциссизм… тогда то, что ты в конце создашь, то, что построишь, будет не таким уж значимым.

Как работа Лаки? Ее фэндом? Интересно.

– Но разве искусство не все такое? Им движет эго, и это нормально! Людям оно нравится, они его хотят. Ты должна гордиться. Я хочу сказать, люди должны гордиться тем, что создают, даже если это продиктовано эгоизмом. – Матерь божья, это было опасно. – Это не то, чего нужно стыдиться.

– Я не стыжусь, – ответила она быстро, как будто оправдываясь.

Осторожнее.

– Я говорю «ты», обобщая, – сказал я. Мы оба замолкли, каждый по причине своей лжи.

– Тебе, похоже, есть что сказать об искусстве, – наконец ответила она, улыбнувшись мне. – Ты художник?

Я подумал о своей камере, оставшейся дома. Я бы убил за то, чтобы она была со мной сегодня, но главное правило сегодняшней игры – «секретность».

– Не, – непринужденно ответил я. – Ты удивишься, но я просто очень самоуверенный. – Несмотря на то, что я любил фотографировать, я всегда стеснялся называть себя художником. Было в этом что-то… я не знаю. Самонадеянное. Я был парнем с камерой. Вот и всё.

Лаки рассмеялась.

– Тогда, как насчет тебя? О чем бы ты молился в том храме? Если бы был верующим?

Чтобы не отвечать сразу, я скомкал бумажку от своего бао.

– Хм. Не знаю. Никогда раньше ни о чем не молился.

– Что? – воскликнула она. – Вообще никогда? Даже ребенком, когда боялся беды или типа того? Никаких: «Дорогой бог, пожалуйста, пусть мама не заметит пятна виноградного сока на ковре»?

– Виноградного сока? – я поморщился.

– Ну, ты понял, – сказала она, когда очередь переместилась, и мы оба шагнули вперед. – Не уходи от вопроса.

Я пожал плечами.