Встретимся в полночь

– Я смогу заплатить, как только вернусь в отель, – натянуто сказала я, вытягивая ноги. В Корее все ведущие модные бренды увешивали меня вещами. Мне уже давно не приходилось думать о покупке одежды.

Она улыбнулась мне, потом вскинула бровь в сторону Джека.

– Не беспокойся. Джеку это по карману.

Я встала и блаженно закрыла глаза.

– Ох. Супинаторы. Я уже и забыла, каково это.

Джек рассмеялся.

– Ты вгоняешь обувь в краску.

От этого покраснела я.

– Уф, мы их берем, – сказала я.

Через несколько минут мы были на улице, и я радостно подпрыгивала в новой обуви.

– Вы, ребята, встречаетесь, или что? – выпалила я.

Яркий солнечный луч, косо падавший в переулок, осветил лицо Джека.

– Что?

Зачем я это спросила?

– Просто интересно. Мне показалось, вы… близки, – сказала я, чувствуя смущение от того, что вообще заговорила об этом. Нашла, чему завидовать, Лаки.

Наклонив голову, он закрыл один глаз и посмотрел на меня.

– Все не так.

Это должно было обнадежить, но неопределенность раздражала меня. Лина вела себя как-то странно. Может быть, он ей нравился, но не понимал этого. Я нахмурилась. Парни ужасны.

– Я заплачу ей за эти кроссовки, учти.

Мы дошли до перекрестка, и вокруг, ожидая сигнала светофора, столпились люди.

Джек вздохнул.

– Тебе не стоит беспокоиться об этом!

– Послушай, я знаю, что познакомилась с тобой, будучи обутой в тапочки, но мне не нужна обувь из жалости от случайных девушек.

Загорелся зеленый, но Джек не двинулся вперед, не желая вести нас, как он делал это с утра.

– Будучи?

– Да, будучи! – фыркнула я, двинувшись вперед, чтобы перейти узкую улочку.

Джек двинулся прямо за мной.

– Иногда ты говоришь очень странно.

– Не хочешь ли ты сказать, что, поскольку жил в Штатах немного дольше меня, ты говоришь по-английски лучше?! – я замерла и обернулась к ступившему на тротуар Джеку.

– Нет, я говорю, что ты говоришь странно. Как-то официально.

Мы миновали группу школьников в гольфах и панамах.

– Я мало с кем могу говорить по-английски. Может, часть выражений я позаимствовала из исторических любовных романов, – я пожалела о сказанном, едва это сорвалось с губ. Приготовилась к обычным осуждающим комментариям об обнаженных торсах.

Но Джек не сказал ничего грубого или осуждающего. Он нахмурился и спросил:

– Тебе нормально было переехать в Корею? Ты вообще чувствуешь себя кореянкой? Тут я часто чувствую себя слишком… американцем.

Я была удивлена такой внезапной сменой темы. Джек все время казался таким уверенным в себе. Невозмутимым. Но я поняла, о чем он.

– Поначалу было сложно. Над моим акцентом смеялись.

Я вспомнила корейских девушек, сбивавшихся в общежитии в группы, то, как меня и Каролину, девушку с Филиппин, избегали, и заставили этим нас дружить, хотя у нас не было ничего общего, и, на самом деле, мы действовали друг другу на нервы.

– А твой корейский действительно хорош теперь? – Джек перепрыгнул ступеньки, чтобы не наступить на выброшенную салфетку.

Я обошла валяющуюся бумажку.

– Да. Как только попадаешь сюда, словно… родной язык набирает силу.

Он рассмеялся.

– Это приятно? Хорошо говорить по-корейски?

– Хм. Полагаю, да? Ты ведь вырос с кучей других азиатских детей, так? – спросила я.

Он кивнул.

– Да. Как и половина моей школы.

– Я тоже, – сказала я, сосредоточенно кусая губу. – Значит, я чувствовала себя кореянкой? Типа, это мои корни и у меня нет проблем с самоидентификацией. Но когда я попала в Корею и почувствовала себя… чужой или вроде того. Мне сразу стало очень стыдно, что я не особо хорошо говорю по-корейски.

– Как будто тебя плохо воспитывали или что-то в этом роде? – спросил он.

– Да! – я указала на него пальцем. – Именно!

Джек покачал головой.

– Моя семья переехала в Корею в прошлом году, и когда один раз моя сестра не смогла что-то объяснить таксисту по-корейски, он начал вроде как ругать моих родителей. Мол, они бы могли лучше исполнять свой долг.

Я открыла рот от удивления.

– Вау. Как грубо.

– Правда же? – Джек сунул руки в карманы, шагая рядом со мной. Наши локти соприкасались при ходьбе. – Как бы там ни было. Моя мама, конечно, устроила ему разнос, но мне все равно было немного стыдно. Словно я был плохим корейцем.

Я коротко рассмеялась.

– Стыд, который испытывают все корейские дети. Вина – величайший мотиватор.

Он улыбнулся.

– Это точно. Я всегда чувствую себя… виноватым за то, что хочу того, чего хочу.

– А чего ты хочешь? – спросила я, пристально посмотрев на него. Мне было так любопытно, потому что, порой, вина за желание освободиться от обязанностей звезды K-Pop была настолько сильной, что душила меня.

– Я хочу… не знаю, – он говорил тихо и смотрел под ноги.

– Давай, скажи, – сказала я, подтолкнув его бедром.

Он не сразу ответил.

– Я не хочу того, что хотят для меня родители. И кроме того… я еще не уверен.

Хм. Как ни странно, я не знала, каково это. Я знала, чего хочу, с шести лет. Я не понимала, что сказать. Но через несколько секунд наконец ответила:

– Я знаю, каково это, когда на тебя возлагают ожидания. – Не родительские ожидания, но об этом ему знать не нужно.