Встреча в час волка

Она выходит раз в несколько дней. Маршрут один и тот же. А дорога до мусорного бака в голубом каркасе все длиннее. А лестница в магазин «Перекресток» становится все выше, смотрится все мрачнее, выходящая из него толпа — все сплоченнее и агрессивнее. Лина сжимается, проходя мимо людей. Она собирает все свои силы, всю свою храбрость. Она старается идти, как все, выглядеть, как будто просто живет, а не умирает. Лине стыдно умирать. Ей страшно, что эти здоровые люди увидят ее единственную тайну и добьют. Если не физически, то просто брезгливостью и презрением.

Она осторожно передвигается между витринами, отражаясь в зеркальных колоннах. Ей страшно смотреть на свои отражения. Так не похожа она на других. Лина вышла из магазина, положила в сумку-тележку батон и пакет молока. Несколько минут передыхала, прислонившись к стене. Потом провела ладонью по взмокшему лбу. Самое страшное позади. Теперь путь обратно. Минут тридцать-сорок, и она сможет закрыть дверь в свое одиночество. На мгновение оно покажется ей благом. Оно и есть благо. До прихода боли. Не так давно путь от дома до магазина Лина пробегала за пять минут максимум.

Виктор сидел на высоком бордюре у магазина и смотрел на Лину. Он изучил ее несложный маршрут, и всякий раз, когда мог оставить работу, приезжал, чтобы проводить ее на расстоянии от дома до этого магазина и обратно. Он не видел ее три дня. Лина очень похудела. Какой бездонный, затравленный взгляд. По картине ее внешних изменений за последние десять дней Виктор Киселев, хирург-онколог, может с высокой вероятностью назвать срок. Приговор Лине Родиной был вынесен консилиумом перед выпиской. Осталось… Мало. И Виктор шагнул веред. Сделал наконец те шаги, которые запрещал себе до сегодняшнего дня. Он понял сейчас, что спасать себя поздно. Он не простит себе никогда, если опять оставит ее одну.

Лина видела только туман и слившиеся лица. Одна стена. А Виктор видел только ее лицо. Удивительное, тонкое, нежное, страдальческое лицо, которое так поразило его, когда он увидел Лину впервые. Он так хотел ее спасти. Но не получилось. Она вдруг потянулась к его взгляду. Подняла на него свои огромные, светлые, как будто прозрачные глаза, похожие на драгоценные камни. Убрала прядь пепельных волос с высокого лба. Бледные губы вздрогнули. То ли улыбнуться хотела, то ли всхлипнуть. Она отказалась от химии и облучения: боялась «отупеть», как она выразилась. Он не настаивал. Шансы в ее случае все равно были нулевые.

— Здравствуй, Лина, — сказал он.

А она покачнулась. Виктор донес ее до своей машины. Тележку с батоном оставил у магазина.

На площадке перед своей квартирой Лина вытащила из кармана ключ и смущенно посмотрела на Виктора.

— Открывай, — кивнул он. — Я войду. Я приехал к тебе.

— У меня не убрано, — прошептала она.

— Прекрати нести всякую ерунду. Ты вся дрожишь. Начинается, да? Успокойся. Я сейчас помогу.

В квартире было достаточно чисто для умирающего человека. Виктор представил себе, каких усилий Лине стоит минимальная уборка. Он вошел в ванную, тщательно вымыл руки, как пред осмотром в клинике. Вернулся к ней. Она стояла в кухне и смотрела на кружку с белой жидкостью. Виктор взял кружку в руки, понюхал, легко определил состав. Вылил жидкость в раковину.

— Пойдем, нужно раздеться и лечь.

Взгляд Лины уже совсем затуманился, губы сжались в тонкую линию боли, дыхание сбилось. Виктор слышал на расстоянии, как колотится ее сердце. «Наверное, она даже не кричит от боли, — подумал он. — Такая стойкая и гордая». Посадил ее в кресло. Сам открыл комод с постельным бельем, нашел в шкафу чистую ночную сорочку. Приготовил постель, раздел ее, как опытная сиделка. Уложил на кровать. Осмотрел свой чистый, аккуратный шов чуть пониже лопатки. Здесь, на месте сорванной родинки, и свил себе гнездо рак. Виктор сделал операцию чисто, он был уверен, что успел. Но вскоре поползли внутрь этого нежного, как стебелек, тела метастазы. Понесли смерть. Лина застонала.

— Тише-тише, — пробормотал он. — Сейчас, дорогая. Чуть-чуть потерпи.

Он вышел в прихожую к своей сумке, вернулся со шприцем, в котором была спасительная доза морфина. Такая дешевая и такая незаменимая доза. Единственное, что может снять на время такую боль. После укола Виктор налил теплую ванну, отнес Лину, смотрел, как оживает ее лицо. Осторожно закутал ее в махровую простыню, положил на кровать, сидел рядом, держал за руку и чувствовал что-то похожее на разрывающую грудь жалость — нежность отца. Не врача. Врач не имеет права так распускаться. Виктор привык считать себя жестким человеком. Профессия обязывает. Вот он и будет сейчас поступать исключительно жестко. Он выбрал свой приоритет. Виктор взял на себя ответственность за качество маленького, последнего кусочка жизни этой женщины. Ему некогда задумываться о том, что именно так неумолимо его ведет — вина, жалость или потрясение. Так пленил его этот прелестный, стойкий стебелек под смертельным ураганом. Один на всей земле.