— Сара и Элиза прогуляются пешочком, мистер Раньер, пока вы дадите Грейс урок верховой езды. А я испытаю эту новую упряжку, которую Куин так любезно предложил мне.
— Управлять буду я, — подходя, тихо, но настойчиво потребовал мистер Браун.
Последовала долгая пауза, и слышен был только гогот двух гусей, перекликавшихся вдали.
— На самом деле сопровождать меня просил Чарлз, — с вызовом сообщила Эйта.
— Неужели правда? — Мистер Браун передал поводья молодой кобылки в руки Майкла.
— Да. Пока именно я буду править лошадьми.
— Вот как? — с обманчивым спокойствием удивился мистер Браун. — Леди, мистер Раньер, оставьте нас, пожалуйста, на минутку. Нам с герцогиней надо переговорить.
Все стали медленно отступать назад.
— Нет, не стоит, — немедленно отреагировала Эйта. — Вы все должны остаться. Здесь нет ничего такого, что нельзя говорить в присутствии моих друзей. — Казалось, она не заметила, что Сара с Элизабет успели исчезнуть, по-видимому, направились гулять по одной из многочисленных тропинок в садах.
— Ладно, — согласился мистер Браун. — Тогда в присутствии твоих друзей я вынужден тебе напомнить, что ты дала обещание никогда больше не управлять экипажем.
— Нет, я обещала, что никогда не буду больше делать это одна.
— Не может быть.
— Все именно так, — раздраженно повторила Эйта.
— И это было после того, как ты едва не разбилась в Корнуолле, когда лошади в упряжке понесли? После чего фаэтон Куина превратился в щепки?
— Совершенно верно. Совсем как твой экипаж, когда ты оставил мою любимую девочку умирать в проклятой снежной вьюге в Йоркшире.
Грейс, прочистив горло, решила вмешаться.
— Нет, графиня, вас это не касается, — успокоил ее мистер Браун и вновь посмотрел на Эйту.
Грейс поймала взгляд Майкла и кивнула в сторону маленькой куполообразной и причудливо украшенной беседки в нескольких шагах от того места, где они стояли. Майкл понял ее знак, и они медленным, очень медленным шагом удалились от ссорившейся пары. Хотя расстояние все равно оказалось не таким далеким, чтобы не слышать разговора на повышенных тонах.
— Неужели именно в этом кроется причина твоего плохого настроения и поведения в последний месяц? — Мистер Браун пристально смотрел на миниатюрную герцогиню. — И вот почему в тебе вспыхнул неожиданный интерес к мистеру Бофору? А я так близко к сердцу принял твое письмо. Я подумал, что ты слишком стеснительная или гордая, чтобы признать свои чувства, когда снова увидел тебя. В своем письме ты написала, что могла бы изменить…
— Я написала, что не прощу тебя, если ты не вернешь мне Грейс, — перебила его Эйта.
— Действительно, написала. — Мистер Браун вздернул подбородок, прикрыв глаза. — Ты всегда будешь искать причины, чтобы не простить меня за то, что тогда, много лет назад, я тебя не встретил, да? Было бы честнее, если бы ты просто закрыла этот вопрос и признала, что не можешь забыть или простить, и не будешь это делать, Мерседитас. Ой, я дурак!..
— Сейчас не время… Ах, вот и Бофор, — тряхнула седыми кудряшками Эйта, помахав показавшемуся вдали джентльмену верхом на лошади.
— Пойдем со мной, — прошептал Майкл, и Грейс почувствовала, что его губы почти коснулись ее уха. — Пожалуйста. Теперь — наш шанс.
Грейс не хотела идти. Правда, не хотела. Но точно так же она не хотела больше быть свидетелем жесткой стычки между Эйтой и мистером Брауном. Поэтому она кивнула.
Грейс медленно пошла впереди Майкла в сторону просвета на другой стороне высокой, находящейся в идеальном порядке самшитовой изгороди, пока Майкл забирал другую лошадь. Они уже скрылись из виду, до них не доносилось ни единого слова, когда Грейс наконец остановилась.
— Послушай, я помню, что согласилась ездить верхом, но, по правде говоря, разыгрывать этот фарс нет никакой необходимости. Я знаю, что ты просто хочешь поговорить со мной о чем-то. Поэтому говори, и я вернусь к себе на Портмен-сквер, а ты можешь отправляться своей дорогой. Я даже не стану требовать, чтобы ты просил прощения за свои глупые слова в Йоркшире. Я понимаю, что это была неловкая ситуация. Ты хотел, чтобы я положила конец тому, что между нами произошло, а я оказалась не готова отпустить тебя. И поэтому ты, как джентльмен, использовал гордость в качестве инструмента, чтобы не увязнуть в этом. Люк или Куин ударили тебя и, очевидно, оскорбили, и… Ты смеешься надо мной?
— Конечно, нет, дорогая моя.
Ты все-таки смеешься надо мной.
— Как я смею смеяться над женщиной, у которой хватает мужества простить меня за что-то, за что мне даже унижаться не пришлось? Ты даже избавила меня от необходимости придумывать оправдания.
— Мистер Раньер, большинство женщин вынуждены брать на себя такую обязанность, поскольку мало кто из мужчин когда-нибудь тактично признает свою вину. О, кстати, я вас не простила.
— Мне очень хочется признаться, что я вел себя по отношению к тебе отвратительно. Этому нет оправдания.
Грейс не знала, что сказать перед лицом такого откровенного признания собственной вины.
— Это все осложняет, — обронила она.
— Но почему?
— Потому что я собиралась ругаться с тобой намного дольше.