Вспомнить всё

– Причем без мучений, – заметил Феррис.

– Разве это не лучше, не гуманнее выкачки воздуха из легких? – с саркастическим воодушевлением в голосе воскликнул Эд Гантро. – Разве не человечнее массового удушения?

– Ну, с животными власти округа…

– Я не о них, я о детях. О детях наподобие Тима.

Подойдя ближе, отец мальчишки остановился с ним рядом, и оба заглянули в задний отсек спецфургона. В дальнем углу его смутно виднелись силуэты пары ребятишек, съежившихся, сжавшихся в комок, оцепеневших от безысходности.

– Фляйшхаккер? – удивился мальчишка, Тим. – У тебя разве нету Ж-карты?

– Нехватка топлива и электричества, – заговорил Феррис, – вынуждают нас радикально сократить численность населения… иначе еще через десять лет человечество останется без продовольствия. Все это – один из этапов…

– Была у меня Ж-карта, – откликнулся Эрл Фляйшхаккер, – да предки забрали. Надоел я им, не нужен стал, потому и забрали, а потом позвонили, абортваген за мной вызвали.

Голос его то и дело подрагивал: очевидно, Эрл с трудом сдерживал слезы.

– Да и какая, собственно, разница между зародышем на пятом месяце и вот этими тремя? – продолжал Феррис. – Суть-то одна: в обоих случаях перед нами нежеланный ребенок. Правительство просто смягчило, либерализировало старый закон.

Отец Тима в изумлении округлил глаза.

– И вы с этим смягчением согласны?

– Ну, я считаю, Вашингтону виднее: не зря ж им доверено решать, как лучше удовлетворить наши нужды и одолеть кризис, – ответил Феррис. – Мы просто-напросто обеспечиваем исполнение их указов. Изменится закон снова – ну и пускай. С тем же удовольствием буду возить порожние молочные пакеты на переработку или еще что-нибудь.

– С тем же удовольствием? То есть вам эта служба… нравится?!

– А что? Ездишь всюду за казенный счет, кучу людей новых видишь, – равнодушно пожав плечами, подтвердил Феррис.

– Да вы просто псих. Душевнобольной, – в изумлении выдохнул отец Тима, Эд Гантро. – Вся эта концепция постнатальных абортов, порожденная прежними законами об абортах, согласно которым нерожденный ребенок не имел никаких юридических прав, разрешавших удалить его, будто опухоль, бородавку… неужели вы не видите, к чему все идет? Логика-то железная: если до рождения от ребенка можно избавиться без церемоний, то почему нельзя после? Что между этими двумя явлениями общего? На мой взгляд, прежде всего беспомощность жертвы: в обоих случаях живое существо, подлежащее уничтожению, лишено всякой возможности, способности к самозащите. А знаете, что? Забирайте-ка и меня. Забирайте, забирайте! Сажайте в фургон, в клетку, вместе с этими тремя мальчуганами!

– Но ведь президент и Конгресс объявили, что у всякого, кому двенадцать исполнилось, есть душа, – запротестовал Феррис. – Нет, вас я забрать не могу. Не по закону это.

– У кого как, а у меня души нет, – заявил отец Тима. – Вот мне двенадцать исполнилось, и что? По-моему, разницы никакой. Стало быть, забирайте и меня тоже… или ищите, показывайте, где у меня душа!

– Вот так новости, – в растерянности пробормотал Феррис.

– Определите, где находится моя душа, и предъявите ее мне. Не сможете, значит, задерживайте. В официальном порядке. Как ничем не отличающегося от этих ребят.

– Вначале нужно радировать в окружной детприемник, – рассудил Феррис. – Посмотрим, что скажет начальство.

– Так действуйте же, радируйте! – отрезал отец Тима.

Подсадив сына на подножку, он не без труда вскарабкался в фургон сам. Устроившись невдалеке от других двух мальчишек, оба принялись дожидаться результата переговоров санитар-полицейского Ферриса – при всех регалиях, при всех символах власти – с непосредственным начальством.

– Тут мужчина – белый, приблизительно лет тридцати… настаивает на препровождении в окружной детприемник вместе с малолетним сыном, – заговорил Феррис в микрофон рации. – Да. Утверждает, будто у него нет души, что якобы приравнивает его к предличностям младше двенадцати. Каких-либо средств, позволяющих удостовериться в наличии души, я при себе не имею и даже не представляю, что тут, в этой глуши, на этот счет можно предпринять… ну, то есть чтобы суд потом счел удовлетворительным… Нет, в алгебре и прочей высшей математике он, скорее всего, разбирается и вообще кажется человеком неглупым, с образованием, но…

Рация зашипела.

– Согласен, задерживайте. Везите к нам, – откликнулся его начальник. – Здесь разберемся.

– В городе с вами разбираться будем, – сообщил Феррис отцу Тима, съежившемуся на полу в полумраке заднего отсека, рядом с тремя ребятишками.

С лязгом захлопнув дверцу, Феррис запер ее на замок – избыточная предосторожность: электронные наручники он на мальчишек уже нацепил – и запустил двигатель.

Идут на горку Джек и Джилл,
Несут в руках ведерки.
Споткнулся Джек и лоб зашиб…

«Да, чьим-то лбам нынче не поздоровится, – подумал Феррис, не сводя глаз с извилистой ленты шоссе, – только уж точно не моему».

– Понимаете, я в этой алгебре – ни бум-бум, – сообщил тройке мальчишек в заднем отсеке отец Тима. – Значит, и души у меня нет.