Вспомни о Флебе

— Хорошо. Да! Когда-то ведь надо начинать. — Он быстро поднялся мимо неподвижного Ксоксарла на посадочную площадку и вошёл в поезд.

Бальведа стояла спиной к стене, держа руки в карманах. Она улыбнулась вслед спине Вабслина, исчезавшей внутри поезда.

— Вы позволите ему вести эту штуку? — поинтересовалась она.

— Кому-то же надо её вести, — ответил Хорза. — Если мы собираемся взять мозг с собой, нам понадобится транспорт.

— Это шутка, — сказала Бальведа. — Мы можем вечно ездить по кругу.

— Я — нет. — Эвигер отвернулся от Хорзы и посмотрел на агента Культуры. — Я возвращаюсь на «ВЧВ». Я не пойду искать этот проклятый компьютер.

— Хорошая идея, — вмешалась Йелсон. — Мы можем назначить тебя конвоиром и отправим назад с Ксоксарлом. Только его и тебя.

— Я пойду один, — тихо заявил Эвигер и отвёл взгляд. — Я не боюсь.

Ксоксарл прислушивался к их разговорам. Какие писклявые, скрипучие голоса! Он ещё раз проверил свои путы. Проволока врезалась в ороговевшую кожу на плечах, бёдрах и запястьях почти на два миллиметра. Немного больно, но, может быть, стоило усилий. Он тихо врезал проволоку в свою кожу, тёр из последних сил те места, где проволока туже всего прижималась к телу, намеренно протирая свой роговой панцирь. Когда его связывали, он набрал побольше воздуха и напряг все мышцы. Это дало ему ровно столько простора для игры, чтобы шевелиться, но надо хотя бы чуть-чуть больше, и тогда у него будет шанс высвободиться.

У него не было никакого плана и никакого представления о времени. Он даже не предполагал, когда представится такая возможность, но что ему ещё оставалось? Неужели стоять здесь набитой куклой, глупым юнцом? Пока эти копошащиеся черви с мягкими телами чешут свою ноздреватую кожу и пытаются найти мозг? Воин так поступить не мог; слишком длинный путь пройден, слишком много смертей пережито…

— Эй! — крикнул Вабслин, открыв маленькое окно в верхнем этаже поезда и высунув в него голову. — Подъёмники работают! Я только что поднялся на одном из них! Все функционирует!

Эвигер махнул ему в ответ.

— Великолепно, Вабслин!

Инженер снова втянул голову и пошёл по поезду, проверяя, трогая и осматривая регуляторы и машины.

— Грандиозно, да? — спросила Бальведа остальных. — Для того времени.

Хорза кивнул. Его взгляд задумчиво бродил от одного конца поезда к другому. Он допил бутылку, поставил её на поддон и встал.

— Да. Только помогло ли им это?

Квейанорл подтянулся на рампе.

В воздухе станции висел дымный шлейф, который почти не перемещался из-за слабой циркуляции воздуха. Но в поезде работали вентиляторы, и небольшое движение в голубовато-сером облаке наблюдалось главным образом в тех местах, где открытые двери и окна выдували едкий туман из вагонов и заменяли его воздухом, который очистила и отфильтровала система кондиционирования.

Он тащил себя по обломкам — кускам стен и корпуса поезда и даже обрывкам и клочкам своего собственного скафандра. Он двигался с большим трудом и очень медленно и уже боялся, что умрёт, так и не добравшись до поезда.

Ноги совсем никуда не годились. Лучше бы оторвало и оставшееся две, тогда ему, наверное, было бы легче двигаться.

Он полз с помощью неповреждённой руки, хватаясь ею за край рампы и подтягиваясь изо всех сил.

Напряжение было мучительным. Всякий раз, когда он подтягивал тело, ему казалось, что на этот раз боль слабее, но это было не так. Казалось, кровеносные сосуды омывало кислотой каждую из тех долгих секунд, что он висел на краю рампы и тянул своё изломанное, кровоточащее тело по её усеянной обломками поверхности. Он тряс головой и что-то бормотал про себя. Из разрывов на теле, которые было затянулись, пока он тихо лежал, а теперь снова лопнули, текла кровь. Он чувствовал текущие из единственного неповреждённого глаза слезы и целительную жидкость, омывающую место, где из лица был вырван другой глаз.

Перед ним сквозь яркий туман заблестела дверь. Из неё струился слабый поток воздуха, заставляющий дым завихряться. Ступни Квейанорла волочились сзади, а грудь скафандра гнала перед собой маленький вал из обломков с поверхности рампы. Он снова ухватился за край и подтянулся.

Он старался не кричать — не из боязни, что его кто-то услышит, а потому, что всю жизнь, с тех пор как он научился самостоятельно стоять на ногах, его учили страдать молча. Он очень старался; он вспоминал, как его гнездовой кверл и его мать-родитель напоминали об этом, и ему было стыдно не повиноваться им. Но когда становилось нестерпимо, боль выдавливала из него звуки.

Некоторые осветители на потолке станции не горели, повреждённые выстрелами. Он видел дыры и вмятины в сверкающем корпусе поезда и не представлял, насколько он повреждён, но уже не мог остановиться. Он должен продолжать.

Он уже слышал поезд. Он прислушивался к нему, как охотник выслушивает дикого зверя. Поезд тоже был живым, хотя и раненым — некоторые моторы гудели неровно, — но он был живым. Это Квейанорл умирал, но он сделает всё возможное, чтобы поймать этого зверя.