Всё начинается со лжи

— Ирина Львовна, позвоните на кафедру, пожалуйста, — едва дождалась я семи утра, чтобы поговорить с администратором. — Предупредите, что у меня ребёнок заболел, сегодня лекции не будет.

— Элечка, а как же приём? — запричитала та.

— На работу я выйду. Дождусь врача, потом мама меня сменит и прибегу. А вот в университет — никак.

— Хорошо, хорошо, всё сделаю. Но вы постарайтесь пораньше, вас Коган хотел видеть перед приёмом.

Я обречённо выдохнула. И, куда деваться, явилась! Оставив маме подробные инструкции, проветрив комнату и наведя целый флакон соляного раствора промывать Матрёшке нос, приехала на работу. И сразу к директору.

— Вызывали? — заглянула в кабинет.

— Заходи, заходи, — пригласил меня Слав Славыч без особой теплоты в голосе. Хотя в этот раз даже дверь закрыл сам.

Я и раньше не обманывалась на счёт его ласкового тона, но, когда начальство недовольно, тем более ничего хорошего не жди. Только для лишних реверансов я слишком устала после бессонной ночи, двух дней каторжной работы, всяких мелких неприятностей, да и просто на душе кошки скребли: Машка заболела, Верейский молчал и больше не появлялся, Костя готовился к отъезду. Поэтому сразу перешла к делу.

— Станислав Владиславыч, если вы про Кононову, то я ей не хамила и даже не пыталась. А что выставила из кабинета, так просто попросила сдать в гардероб верхнюю одежду.

На самом деле эта дама заявилась в кабинет вместе с совершеннолетней дочерью, более того, замужней. Но бедная девочка не могла и рта раскрыть, чтобы мать её не перебила. А той было о чём посекретничать с врачом: изменила мужу, на спине — ковровый ожог, на груди — засос, половой акт незащищённый. И я пыталась отшучиваться, иронизировать над «воспалением придатков» — диагнозом, что уже поставила ей мать, уверяя, что мы обязательно разберёмся аднексит это или сальпингоофорит, воспаление яичников или маточных труб, но пробиться через броню в пять пачек маргарина так и не вышло. Поэтому пришлось пойти на крайние меры — отправить мать в гардероб и закрыть изнутри дверь кабинета на ключ. Она настойчиво тарабанила минут пять, потом её увела администратор объяснять, что это обычная практика: женщинам не нравится, когда во время осмотра заглядывают в дверь. Но жалобу тётка всё равно накатала.

— Нет, нет, — неожиданно улыбнулся Слав Славыч, — над её кляузой я знатно посмеялся. Ты ответила прямо как Зильберманн. Слышала эту шутку старого одессита? «Что вас беспокоит? Яичник?! Беспокоить могут боли, кровотечения, отсутствие денег, отсутствие любовника, а яичник беспокоить не может».

Слышала. Тысячу раз. Но всё равно улыбнулась в ответ. Только, если дело не в жалобе, тогда остался вопрос: что я здесь делаю?

— Пашутина? — осторожно спросила я.

Но тут подозрительно нахмурился директор.

— А что не так с Пашутиной?

— Да вроде всё так, — напряглась я. — Анализы подтвердили беременность. Уровень ГХЧ для её срока низковат, но никаких вопросов ни у кого не возникло.

— … счастлив? — поправил он бабочку на шее, словно она давила.

— Что? — не расслышала я первое слово.

— Жених, говорю, счастлив? Уже готовится к свадьбе?

— Понятия не имею.

— Неужели он с тобой не поделился? Или она? — недобро прищурился он. — Львовна говорит вы с Пашутиной больше получаса секретничали, чай пили, что-то бурно обсуждали.

— Её яичники мы обсуждали, — встала я, и намёк Когана мне совсем не понравился. Он не поделился? Он? — Простите, Станислав Владиславыч, но, если у вас всё, можно, я пойду. Ребёнок заболел, всю ночь не спала, работы много.

— Нельзя. Сядь! — как обрезал директор, тряхнув седой головой. Пришлось подчиниться. — Я позвал тебя не за тем. А вот за этим, — он протянул мне телефон.

О, чёрт! Я закрыла лицо рукой, словно хотела спрятаться от самой себя. Но разве от себя спрячешься. А на экране как раз светилась моя фотография, где была сцена как на кадре из фильма «Дорогой Джон», только не под дождём, и целовал меня не Ченнинг Татум, а Павел Верейский.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Я прикусила губу.

— Можешь полистать, — холодно сказал профессор. — Там ещё много любопытного.

— Спасибо, — не глядя на него, вернула я телефон. — Я там была. Мне всё понятно.

— А вот мне нет, Эльвира Алексеевна. Не удосужитесь объяснить?

— Простите, но кто это снимал? Как к вам попали эти фотографии?

— Вообще-то здесь вопросы задаю я, — прищурился Коган. — Но тебе отвечу, — наклонился он ко мне через стол, сверля глазами. — Ваши студенты, Эльвира Алексеевна. Если вы не забыли, один из них мой внук. И мне сказали, этот… жених, — он зло ткнул в телефон, — и на лекцию к вам приходил.

Чёртовы детишки! Я выругалась про себя. Со своими гаджетами как обезьяны с гранатой. А я-то гадала, чего такого они углядели в своих телефонах, когда к концу лекции стали хихикать и переглядываться, косясь на меня.

— Станислав Владиславыч, — я посмотрела на него умоляюще. — Уверяю вас, это никак не отразится на работе. И на деле, что вы мне поручили. Но если вы считаете, что я не справлюсь, давайте я передам Пашутину другому врачу.