С меня было довольно, мне необходимо было вырваться из-за письменного стола и из университета Осло, отвлечься от бесконечных стопок листов бумаги с бессчетным числом вариантов различных частей диплома, в которых я окончательно запуталась, от попыток втиснуть образы женщин в модели поведения, которые придумывались с таким трудом. Меня накрыло все это с головой, и мне нужна была передышка. «Зарплата для меня не главное», — сказала я.
Мы с Эйстейном впервые оказались в одной постели в Лиллестрёме, где проходил семинар для учителей восьмых классов. Мы с Хелле, Вегардом и Эйстейном приехали на поезде и остановились в гостинице. Сотрудница отдела образования коммуны Лина Миккельсен в полосатом трикотажном платье рассуждала о травле в школе, о том, что дети могут быть очень жестокими и что необходимо выработать методы, чтобы этому противодействовать. Я сидела и оглядывала ряды учителей, приехавших на семинар, двенадцать из них были из моей школы и еще шестьдесят — семьдесят из других школ. И я подумала, что никого из них не знаю.
После выступления Эйстейн поднял руку и спросил:
— А разве не разумно ожидать от детей, что они станут реагировать на шутливые комментарии более доброжелательно? Просто воспринимать их как шутку?
— Да, это хороший подход, — отметила Лина Миккельсен.
На подносе, словно костяшки домино, россыпью лежали шоколадные печенья, рядом стояли тарелки с фруктами, термосы с кофе и горячей водой. Хелле делала пометки в блокноте, потом сжимала зубами кончик шариковой ручки и снова записывала.
Перед ужином мы с Хелле выпили по бокалу вина в ее комнате, и она призналась мне, что «кое-что произошло» между ней и Эйстейном. В ее словах звучала обида. Я заняла единственный стул в комнате, Хелле села на краешек кровати. В ней все еще теплилась надежда на продолжение отношений с Эйстейном, и она злилась на себя за это.
— На самом деле я не думаю, что еще есть надежда. От этого мужчины вообще нужно держаться подальше, — сказала она и добавила, что он просто с ней играл, но тем не менее перестать надеяться было выше ее сил.
— Почему я не могу просто взять и больше ни на что не рассчитывать? — рассуждала она.
К ужину Хелле надела кобальтово-синее платье с вырезом, слишком нарядное для семинарского обеда.
Она предложила выпить еще, но белое вино было теплым и сладковатым. Я посоветовала ей держать Эйстейна на расстоянии: возможно, это пробудит в нем интерес. Я сказала просто так, я же тогда еще не знала, что произойдет между мной и Эйстейном.
— Не знаю, насколько уместно использовать цветок как метафору для изображения школьника, — сказала я, выпив немного вина за ужином. — Цветы неактивны по своей природе, а ведь дети активно участвуют в обучении, развиваются.
Эйстейн кивнул.
— Там было много такого, с чем я не согласен, — ответил он. — Например, вот это — работать вместе для достижения общей цели. Разве мы этим занимаемся, в конце концов? Разве смысл профессии учителя в этом? Скорее, в том, что учитель должен помочь каждому ученику достичь его собственных целей.
Он поднес бокал к носу и, прежде чем выпить, вдохнул аромат вина.
Я лично не из тех учителей, которые горят на работе. Я обсуждала это с Эйстейном уже после нашей близости. Мне кажется, человек становится учителем, когда других альтернатив больше нет. Эйстейн с этим не согласился, сам он, по крайней мере, чувствовал «учительское призвание». В его случае, возможно, это и так, бывают же исключения, но не думаю, что это относится к большинству учителей.
— Если бы только я могла не брать в голову беспомощность и отчаяние каждого ученика, — призналась я Эйстейну. — Я слишком хорошо понимаю, что такое падать духом.
— Это качество ты должна использовать, — сказал Эйстейн. — Если ты будешь пользоваться им правильно, сможешь многого достичь в профессии учителя.