— Ведь я же могу выбирать? Мне уже пятнадцать. Это ведь не значит, что кого-то из вас я люблю больше, а кого-то меньше.
Впервые она заговорила об этом осенью после того, как мы с ней переехали от Гейра.
— Ты вообще понимаешь, насколько это утомительно — жить на два дома? — спросила она тогда. Мы сидели на диване в новой квартире, ели бутерброды с маслом и сыром на ужин. И потом добавила как ребенок, которому меньше лет, чем ей было тогда:
— Представь, если бы я была улиткой, тогда что — мне пришлось бы таскать на спине два домика?
Теперь кажется, что все напрасно, бесполезно. Словно у меня больше ничего нет, и я сожалею обо всем. Начиная от ожиданий, которые были у меня в период беременности, когда я покупала крошечные боди и ползунки, до обустройства комнаты Майкен уже здесь, на Софиес гате: ярко-желтый письменный стол, металлические жалюзи. Теперь что — сожалеть о письменном столе из ИКЕА и о пуховике?
Майкен поднимает взгляд от экрана мобильного.
— Я заскочу к Лоне. У нас что сегодня на ужин?
У меня возникает страстное желание наказать ее, больше никогда не прощать. Во рту кислый привкус. Майкен отправляется в ванную, она стоит у открытой двери и наносит спрей для волос. Потом звуки стихают, и я понимаю, что она подкрашивает глаза. Перед уходом она говорит, что мы могли бы потом поесть тако, но после этого ей, возможно, опять придется уехать.
— Ладно, — соглашаюсь я. — В семь?
— А кукурузу ты купила? — спрашивает Майкен. — В прошлый раз, когда мы готовили тако, ты забыла кукурузу.
Как-то я написала предложения, из-за которых мне теперь стыдно. «Верь в хорошее в человеке. Если хочешь, чтобы прекрасные события наполняли каждый твой день. Не думай о том, что ты можешь сделать по дому, лучше спроси, что твой дом может сделать для тебя. Наполнение твоей жизни зависит отнюдь не от вещей». Порой абсолютная бессмыслица, кажущаяся в то же время невероятно значимой, пугает меня до глубины души. Дверь за Майкен захлопывается, остается только слабый запах ее духов. Я чувствую хорошо знакомое острое желание поговорить с Руаром, хотя я поняла уже много лет назад, что Руар не тот человек, который может мне дать правильный совет в вопросах, касающихся моей жизни.
Из окна я вижу Майкен, она идет по улице, загорелые ноги меряют тротуар большими шагами.
Ничто человеческое мне не чуждо
Анетта в рабочем комбинезоне стояла в хлеву, запустив руку глубоко в родовой канал овцы. Когда я вошла, Анетта повернулась ко мне.
— Голова запрокинута, — сказала она, — но ничего, здесь достаточно места, она не в первый раз рожает.
Анетта позвонила мне, когда начались роды, Майкен на той неделе оставалась у Гейра, и я помчалась одна. Тронд Хенрик переживал творческий кризис, роман не получался, и я испытала облегчение оттого, что могла вырваться. Поля были укрыты зеленой пеленой крошечных ростков, а на березах аллеи, ведущей к хутору Роя, уже набухли почки.
Предплечье Анетты двигалось, описывая под хвостом овцы полукруг, потом она вытащила руку, осторожно сжимая голову ягненка.
А я думала только о Майкен, вспоминала, как рожала ее.
Вязкое чмоканье — и крошечный ягненок выбрался на свет. Он лежал на соломенной подстилке, слабо перебирая ножками, он весь был в серо-желтой слизи, на которой отчетливо виднелись кровяные прожилки.
Я стояла в метре позади и пыталась сглотнуть комок в горле. То чувство, когда Майкен наконец выскользнула из меня — словно тюлененок, так быстро это все произошло. После стольких месяцев, что я носила ее и чувствовала каждое ее движение, мое тело трудилось несколько часов, чтобы ее вытолкнуть. Мне казалось, что я прикладываю слишком много усилий, чересчур зажимаю ее, но вот она с чавкающим звуком появилась на свет, высвободилась из меня, и мне захотелось сесть, чтобы посмотреть, какая она. Она была моей, и мне она была нужна немедленно.
Овца обнюхала и облизала голову ягненка, я всхлипнула, и Анетта со смехом повернулась ко мне.
— Понимаю, зрелище производит впечатление, — сказала она. — А что до меня, я видела это уже сотни раз. Смотри, теперь важно их не беспокоить, они должны привязаться друг к другу, ощутить родство. В стаде мать и ее малыш должны узнавать друг друга.
Наверное, когда родилась Майкен и мне положили ее на грудь, я больше всего думала о Гейре, о том, как важно, чтобы он понимал, что произошло, разделял мои чувства. Я вижу, как вытягиваю шею, как подзываю его — смотри, что у нас получилось!
— Еще один идет, — предупредила Анетта. Овца едва успела лечь, прежде чем из нее с тем же чавкающим звуком вывалился еще один ягненок; парадоксально, но из-за отсутствия кровяных прожилок в окутывающей его желтоватой слизи он выглядел каким-то болезненным.