Всё, что имели...

— Этого не может быть, — растерянно прошептал Борис. Только на днях он получил письмо от друга (шло оно почему-то долго). Письмо было бодрое, полное уверенности, что бесноватого Гитлера вот-вот остановят и разобьют, что он, бронебойщик Долгих, сполна овладел приемами борьбы с вражескими танками и что они, эти стальные махины, страшны только слабонервным и трусам. «Наш политрук объяснил, — писал Виктор, — что фашисты рвутся к Волге, к Сталинграду, но там их ждет могила».

— Вот, Боря, прочти, — Вероника протянула ему «Комсомольскую правду».

На первой странице он увидел портрет улыбающегося Виктора в красноармейской форме, похожего и не похожего на себя, и статью о нем — «Подвиг бронебойщика».

— Вслух читай, — попросила Вероника.

Он стал читать, но подползающий к горлу комок мешал ему произносить слова, а газетные строки сливались.

— Не могу читать, — с трудом выдавил Борис.

— Вот и я не могу… Дойду до места, как Витя поджег второй танк, и в глазах темнеет.

Бронебойщик Виктор Долгих уничтожил в бою два немецких танка, и Борису Дворникову трудно было понять: много это или мало? И вообще, как подбивают или поджигают танки, он тоже не представлял себе, потому что даже в кино не видел, в книгах не читал. Книг и фильмов о войне еще не было. Читал он книги и видел фильмы о прошлой, о гражданской войне, которая представлялась ему то в виде бешено мчавшейся тачанки, то неудержимой лавины красной конницы, и сам он в мыслях, бывало, строчил из пулемета, налево и направо лихо рубил шашкой совсем нестрашных беляков. Но нынешняя война была не такой, не похожей на гражданскую. Помнил он, как ехали ночью на Москву под бомбами и снарядами. Жутко было… Их эшелон проскочил тогда нетронутым, но Борис видел разбитые вагоны и паровозы под откосом и дивился: это какая же нужна силища, чтобы сковырнуть с рельсов тяжеленный паровоз?

— Боря, пляши! Тебе опять письмо от Виктора, — сказала подошедшая с почтой Зоя.

Борис вздрогнул, испуганно отступил.

— Ты чего? Бери, — Зоя отдала ему фронтовой треугольничек и пошла в цех.

Борис держал в руках письмо друга, и оно казалось ему горячим и тяжелым.

— Как же так? Вити нет, а письмо от него пришло… И я могу получить завтра, — шептала Вероника, ошеломленная, готовая расплакаться.

Не слушая, Борис как бы самому себе говорил:

— Надо зачислить Виктора в нашу фронтовую бригаду. Мы будем выполнять за него норму. Как ты думаешь, Вероника, согласятся наши ребята?

— Согласятся, — ответила она.

У Бориса Дворникова было такое настроение, что хоть затыкай уши и беги вон из цеха. Ему чудилось, будто соседний станок, на котором работал когда-то Виктор, а теперь Славка Тихонов, не шумит, не поскрипывает резцом, как ему положено, а плачет, тихо-тихо и горестно плачет… Вдобавок фронтовой треугольничек в нагрудном кармане спецовки становится все горячей и горячей…

Подошедший бригадир Тюрин дернул за плечо Бориса, процедил нехорошие слова.

— Чего? — выдавил в недоумении Борис.

— Чего, чего, — передразнил бригадир и выключил станок. — Посмотри, что твой резец натворил! — раскипятился Тюрин, но, заглянув парню в лицо, понизил голос: — Понимаю тебя, Боря, всем жалко Витю… Там Николай Иванович приказал выделить кого-нибудь помочь слесарям в котельной. Ты иди в котельную. Иди, — подтолкнул он.

Направляясь в котельную, Борис на минутку заглянул к Зое в конторку, но, увидев там комсорга Храмову, хотел было уйти.

— Заходи, Дворников, — остановила его она и указала на лежавшую перед ней «Комсомольскую правду». — Вот с кого должна брать пример ваша фронтовая бригада, с героя, с Виктора Долгих!

— Мы думаем зачислить Виктора Долгих в нашу бригаду, — сказал он.

— Вот это дело! — подхватила Зоя. — Я читала в газете, как на одном заводе зачислили погибшего бойца в бригаду, выполняют за него норму, а зарплату перечисляют в фонд обороны.

— И мы так будем делать, — согласился Борис.

Марине Храмовой было неудобно признаться, что ничего подобного ей в газетах не встречалось, но она заявила:

— Я тоже читала. Правильно, что зачислите Долгих в бригаду. И что «боевой листок» будет, посвящен герою-бронебойщику — тоже правильно. Действуй, Сосновская. Меня приглашает Рыбаков. Пока.

В инструментальный Марина завернула по дороге, чтобы увидеть Женю Смелянского, к Сосновской она зашла для формы: была в цехе и не побеседовала с комсомольским секретарем — непорядок!