Всё, что имели...

Ох, Терентий, Тереша, Терешенька… Да что же он сделал? Да как же ему удалось расшевелить в ней, Степаниде, каждую жилочку, перевернуть ее душу? Она ведь уже стала подумывать, что всякие бабьи приятности потухли, серым пеплом подернулись, и вдруг, поди ж ты, встретился вежливый, добрый, ласковый человек, и сердце воспламенилось, и то молодое, задорное, совсем было задремавшее, проснулось и забурлило, подобно реке в пору весеннего половодья.

Объятая нетерпением и думая о скорой встрече с Терентием Силычем, Степанида поглядывала на часы, прислушивалась к размеренному и равнодушному их тиканью. Вдруг она расслышала: Савелий почему-то вздохнул тяжко, и ей почудилось, что он уже давно проснулся и каким-то чудом подслушал ее мысли и вот-вот готов сказать: «А я знаю, куда и к кому ты едешь». Боясь взглянуть на кровать, Степанида съежилась, обомлела в ожидании суровых мужниных слов. Но он, отвернувшись к стене, тихонько и безмятежно похрапывая, крепко спал. В следующую минуту ей захотелось, чтобы он действительно проснулся, увидел в ее руке телеграмму, присланную не дочерью, а Терентием Крюковым, в клочья изорвал эту лживую бумажку, а ей, законной жене, приказал бы оставаться дома и даже замахнулся бы кулаком для острастки.

«А что, разве только для себя езжу? Не помогаю ли питанием дочери? Не подкармливаю ли мужа? Вот проснется он, умоется, глянет — а на столе завтрак стоит получше твоего стахановского обеда», — будто с кем-то споря, рассуждала Степанида.

Стенные часы показывали: можно идти на станцию. Она заторопилась, надела старенькую фуфайку… Эх, можно было бы принарядиться в еще почти новое темно-синее демисезонное пальто, но Терентий Силыч предупредил — не надо отличаться одеждой от приезжающих на рынок женщин-колхозниц. Она ведь когда что-нибудь продает на том же рынке, то по справке колхозницы… А принарядиться ей хотелось, да и было во что. Ничего, принарядится, когда к дочери в общежитие пойдет (в доме Макаровны есть кое-что из нарядов и для нее, и для Арины. Добрый и ласковый Терентий Силыч надоумил кое-что купить за бесценок). Ох, и дешевизна же на всякие вещи, непомерно дороги только продукты, вот к ним не подступись! Собственно говоря, ей, Степаниде Грошевой, и подступаться не надо, она сама продает и уже привыкла слышать зряшные выкрики в свой адрес: «Морда кулацкая», «Спекулянтка проклятая», «Живодерка», «Креста на тебе нету»… Тут кричи не кричи, а купишь, потому как голод не тетка, молча рассуждала Степанида, наученная Терентием Силычем не огрызаться, помалкивать и делать свое дело.

В ожидании поезда она думала о дочери, о том, что теперь уж совсем скоро Арина станет доктором, а значит, она, мать, должна побеспокоиться, чтобы дочь устроить на работу в Новогорск. А где же еще работать и жить ей, как не дома — при отце, при матери? Но если Арина станет работать в Новогорске, значит, не будет причины ездить в областной город к Терентию Силычу? Значит, их выгодной дружбе крышка? Ты погоди, остановила себя Степанида, в Новогорске, может, и негде устроить Арину, больниц и госпиталей здесь много ли? А в областном городе их тьма-тьмущая, там найдется место для доктора Грошевой… Коль работа будет, то и ездить можно к дочери, сколько твоей душеньке захочется… Без родительской помощи на первых порах разве проживет Арина? Да никак не проживет, хоть и в докторах будет ходить…

В город Степанида приехала ранним утром и помчалась к недалекому знакомому дому.

Как всегда, оконные ставни были плотно закрыты.

«Наверное, спит еще Терентий Силыч», — подумала Степанида, и ей хотелось взбежать на крыльцо, рвануть на себя дверь, да так, чтобы все крючки и засовы поотлетали, и поскорее увидеть его, Терентия, Терешу, Терешеньку…

Дверь будто бы от одной только ее мысли распахнулась, и на крыльцо вышла хозяйка, одетая уже не по-домашнему.

— С приездом, Стеша, здравствуй, милая! — с наигранной ласковостью воскликнула она.

— Доброе утро, Макаровна, — поздоровалась Степанида, боясь услышать от хозяйки самое нежелательное и неприятное, что Терентия Силыча дома нет…

Как бы разгадав ее опасения, Макаровна улыбнулась, но в ее холодноватых прищуренных глазах виделась плохо скрытая враждебность.

— Отдыхает Терентий Силыч, ты проходи, а я к сестре подамся, — сказала она и, горбясь, засеменила к калитке.

Степанида ворвалась в светлую от электрической лампочки прихожую, сняла фуфайку, платок, разулась и оглянула себя в большое, стоявшее тут же зеркало. Терентий Силыч предупреждал насчет одежды, чтоб не отличаться на рынке от сельских торговок, но она не до конца прислушалась, надела недавно пошитое розовое платье и выглядела в нем так, что самой себе нравилась. А что? Не сравнит же она себя с худущей Маруськой Тюриной, хотя та чуть ли не на десяток лет помоложе. Совсем извелась Маруська в своем цехе. А почему извелась? Потому что дура, потому что не хотела идти с ней рука об руку, от выгоды отказалась…