Всё, что имели...

— А здесь что, через пень-колоду валить можно? Нет, я, к примеру, на такое не согласен. Все, что нашими руками делается, должно быть самой высокой пробы. А как же иначе? Иначе нельзя, — неторопливо и твердо продолжал Макрушин. — А ну как наша бракованная винтовка на фронте окажется, что делать солдату, которому она попадет в руки? Помирать да нас недобрым словом поминать? Я на такое не согласен. По мне так: получил солдат сделанное нашими руками, значит, благодарность нам, потому как тульское — значит, надежное.

Савелий Грошев молча кивал головой в знак согласия.

— Никифор Сергеевич, да кто же с вами спорит, чудак вы этакий, — говорил ему Ладченко. — Речь ведь о чем? О том, что газетчик переборщил о потере металла. Здесь мы в пределах нормы идем.

— Сейчас нормы должны быть другими, вот в чем загвоздка, — ответил Макрушин, приняв от Бориса Дворникова миску с обедом.

Ладченко позвал Зою к себе за обеденный стол, шепнул:

— Ты бы выбирала материал для громкой читки.

— По моему распоряжению читала статью Маркитана, — оправдал ее Конев.

— Отраспоряжался у нас в цехе, — загадочным тоном сказал Коневу Ладченко, а наедине в конторке продолжил: — Готовится приказ о твоем назначении начальником инструментального отдела. Рябов-то выше взлетел. Главный инженер! А ты займешь его место в отделе.

— Сочиняешь, — усомнился Конев.

— К сожалению, нет, Паша, вопрос практически уже решен. Если Рудаков сказал, это все, возражать не моги.

Еще думая, что Ладченко, как всегда, шутит, Конев заметил:

— Смотрю я на тебя и диву даюсь: ты непоследователен. Кузьмина обвинял в мягкости, Рудакова готов обвинить в жесткости.

— Рудаков — это фигура, все остальное не имеет значения, — серьезно ответил он и, усмехнувшись, продолжал: — Между прочим, у Рябова тлела мыслишка меня перетянуть в отдел. Нет, говорю, мой удел — цех. Я и однокашнику своему Веселовскому сказал, что цех — мое местечко до конца войны, и только после нашей победы я, возможно, соглашусь взойти на пост заместителя наркома. И не меньше!

Привыкнув к тому, что Ладченко частенько пошучивает, и понимая, что за шуткой он пытается скрыть свое беспокойство о делах насущных, Конев спросил:

— А кто меня заменит здесь?

— Об этом-то я и хотел с тобой посоветоваться. Думаю, что Смелянский потянет и цеховую технологию, и партбюро.

— Ты хитер! Откровенно говоря, мне было невдомек, почему ты спешил с приемом в партию Смелянского. Неужели все рассчитал?

— Интуиция, Паша. Эта госпожа меня часто выручала. Она мне и сейчас подсказывает, что нас ожидают события невеселые, что нынешний сорок второй будет посложнее минувшего сорок первого.

— Ты прав, если прибавить к подсказкам твоей провидице интуиции недавний наркомовский приказ да сообщение обкомовского лектора о положении на фронтах. Этому я больше верю. А что касается Евгения Казимировича, голосую «за».

— Спасибо. Я так и думал. А теперь, Паша, давай подумаем вот о чем — об охоте. И не смотри на меня такими расширенными глазами. Мне приказано возглавить группу стрелков. Пойдем в атаку на волков. Говорят, житья не стало сельскому люду от этого зверья. Тряхнем стариной, Паша! — азартно воскликнул Ладченко.

9

Весна все-таки взяла свое, законное.

Глубокие снега не то что таяли, а, как маргарин на горячей сковороде, плавились, превращаясь в напористые и шумливые потоки. «У нас в Левшанске так не бывает, чтоб за два-три дня снег почти совсем растаял», — думала Зоя, ожидая попутную машину у ворот проходной. Начальник цеха приказал ей отнести в инструментальный отдел кучу заявок. Заявки она передала, встретила знакомого шофера, и тот сказал, что через десять минут будет ехать в сторону города и подбросит ее до цеха.

Из-под железных ворот проходной бежал веселый, сверкающий на солнце ручеек. Прозрачной лужицей он растекался по асфальту, находил канавку и крохотным водопадом устремлялся в бурлящий кювет. У Зои даже появилось желание найти в кармане фуфайки бумажку, сделать кораблик и пустить его по кювету… Но, кроме полученного сегодня письма от Пети, других бумажек не было. Петя отправил письмо дней десять назад, писал о суровой зиме, о том, что из-за холодов раненых не выпускают на улицу. «А может, за эти дни и у них разбушевалась весна», — подумала Зоя. Она привыкла к письмам, ждала их, всегда торопилась на почту. Если ей был треугольничек, там же пробегала глазами исписанный Петей листок, а потом вечером у себя в бараке перечитывала, уже не представляя своей жизни без этих дорогих и милых весточек.

— Ты что здесь делаешь, Сосновская? — спросила подошедшая Марина Храмова и, не дожидаясь ответа, торопливо стала попрекать: — Ты почему не представила мне отчет о работе фронтовой бригады? Для тебя что, мои требования пустой звук?

— У нас все бригады работают по-фронтовому, а фронтовая отстает, — откровенно ответила Зоя.

— Возмутительно! Во всех цехах фронтовые бригады впереди идут и только в инструментальном отстает. Это как называется? — расшумелась Марина Храмова.