Всячина

Яйцо подвергали просвечиванию всем спектром видимых и невидимых лучей. Жесткое рентгеновское излучение — это обязательно. Звуковые волны от инфразвука до ультразвука. Промышленные мощные лазеры. Простые стальные инструменты, которые не оставляли на поверхности чудесного яйца никаких следов. Мощное сжатие и, наоборот, помещение в камеру с вакуумом. Все пробовали и все записывали. Журнал экспериментов распухал. И в конце каждого эксперимента стояло стандартное: «Изменений в объекте не выявлено».

Пошли в ход кислоты. Соляная, серная, азотная, плавиковая, она же фтористоводородная — никаких следов. Потом электрическая и плазменная дуга. Взрывы разной мощности и направленности. Разогрев и быстрое остужение в жидком азоте. Все было испытано на привезенном с далекой планеты яйце. Ничего ему не делалось.

Оно стояло на остром конце и… То есть, больше ничего не делало. Оно просто стояло. И все. И уже это было нарушением всех законов физики. Как это могло быть? Где у него центр тяжести? Почему — на остром конце? Откуда такая странная форма? Что за материал? Как изготовлено? Или — каким образом возник природный артефакт? Какие силы на него воздействовали, что — вот, стоит, зараза, и ничего ему не делается.

День шел за днем. Месяц за месяцем. Лаборатория не выполняла утвержденный план. Планета стояла в карантине.

Но однажды до лаборатории все же добралась местная уборщица тетя Маша. Во время экспериментов ее туда просто не пускали, конечно. Но в этот день Елизавета Петровна как раз отошла покурить. Виктора Михайловича вызвали к директору института. А молодые и веселые лаборанты — кандидаты наук и аспиранты — дружным строем двинулись на обед. Вот тут-то и появилась тете Маша в новеньком, еще необмятом, синем халате. Ворча про бездельников и хулиганов, она очистила корзины для бумаг, что стояли под столами руководства, вытрясла мусор из урны при входе, протерла пыль на шкафах и подоконниках, прикрыла окно и открыла форточку, пощупала шторы, качая головой — придется сообщать руководству, чтобы отправили в стирку. А потом побрызгала на стоящее на металлическом подносе хрустальное яйцо вкусно пахнущей апельсинами жидкостью для мытья стекла и хрусталя.

И яйцо рассыпалось в белый крупный песок. А песок — в мелкий кристаллический порошок. А порошок стал таким тонким и летучим, что поднялся в воздух даже от сквознячка из форточки. А облачко этого порошка тут же стало еще светлее — и исчезло.

Тетя Маша покачала головой — ишь, чего придумали, хулиганы — и тщательно прошлась везде с пылесосом. Она-то точно знала, что пыль не обязательно должна быть видна. И еще она знала, что чисто не там, где не мусорят, а там, где регулярно убирают. Это уж точно — только там, где убирают.

Следствие, проведенное вернувшейся из курилки Елизаветой Петровной, корысти никакой в действиях тети Маши не обнаружило. Кандидаты и аспиранты получили от нее по ушам разными грубовато-товарищескими словами. А когда вернулся Виктор Михайлович… О, что было, когда вернулся от директора института Виктор Михайлович!

Он топал ногами. Он брызгал слюной. Он краснел лицом. Он кричал так, что регулировщик на перекрестке напротив здания института нервно хватался за ярко-желтую кобуру.

— …И все, — внезапно спокойно закончил Виктор Михайлович и вытер пот со лба. — И можете идти в кадры и писать по собственному желанию. Потому что — все. Ясно вам, бездельники?

Слово «бездельники» он произнес так, что сразу стало ясно, что действительно же — бездельники, что дела то никакого и нет, что раз нет дела, значит, все без него, а раз без него, то — в кадры и по собственному желанию.

Но вдруг…

Как в самой настоящей сказке, все хорошее случается вдруг. Большой черный телефон (специальная ударопрочная модель) проиграл короткую мелодию, а в трубке, поднятой лауреатом и орденоносцем, раздался строгий голос:

— Товарищ Пустельга? Виктор Михайлович? Это с охраны беспокоят. Тут товарищ Рябов до вас просится. А мы пропустить не можем — нет заявки. Это как, значит?

И хотя Виктор Михайлович умудрился и в трубку что-то такое сказать, как своим сотрудникам, но Елизавета Петровна уже говорила сухо и вежливо с товарищем Рябовым, который был сержантом косморазведки. Тем самым, что первым из людей ступил на поверхность планеты с длинным индексом вместо названия. Ну, тем еще, который поднял с почвы у самого трапа странное хрустальное яйцо.

— Так мне передали ваш интерес, — по-южному смягчая согласные и слегка окая говорил он Елизавете Петровне. — Так я вам тут привез цельный ящик, значит… Чего ящик? Ну, этих, яиц хрустальных, значит. Сказано было — в вашу лабораторию. Я так сам и завез — мне не трудно по дороге-то.