От тяжелого температурного сна ее будят шум и суета в кухне. Она не сразу понимает, что это не бред. С трудом садится в постели, пытаясь распознать голоса, как вдруг звучит крик:
— Держи же ему головку, дорогой!
Жоанна вскакивает. Это голос мадам Андре.
Жоанна цепляется за стену, чтобы не упасть. Температура совсем вымотала ее.
— Что вы делаете?
Она хотела крикнуть это, но голос у нее слабенький, еле слышный. Месье и мадам Андре поворачиваются к ней, но первым неуверенно отвечает Леон:
— Мы… Мы хотели подстричь ему волосы.
Он понимает, что сделал глупость. Но перечить родителям, наверно, не смог. Жоанна же видит только своего маленького Тома с вытаращенными от ужаса глазами. В два прыжка она пересекает комнату. Она уже не держит себя в руках.
— Пустите его!
Ножницы мадам Андре сухо щелкают.
— Пустите его! — повторяет она.
— Прекратите!
Ей отвечает шипение мадам Андре:
— Он похож на дикаря! Стрижка ему не повредит!
Она поднимает ножницы, готовясь состричь еще одну прядь. Слезы текут по щекам Тома. Его руки вцепились в штанишки, рвут ткань, так ему страшно, так он беспомощен. Жоанна пытается оттолкнуть месье Андре, мадам Андре и Леона.
— Прекратите же!
По ее лицу тоже текут слезы. Но месье Андре мягко отстраняет ее.
— Будьте благоразумны, Жоанна. Идите ложитесь. Вы вся белая. Дайте нам заняться Томом. Это всего лишь стрижка.
Будь здесь Жозеф, они бы никогда не осмелились. Будь здесь Жозеф, он выгнал бы их поганой метлой. Накричал бы на них своим густым басом. Но Жоанна одна. Она едва стоит на ногах.
Раздался пронзительный крик, и время в комнате как будто застыло. Первый крик Тома. Крик ужаса. Трое мучителей замерли от неожиданности. Жоанна чувствует, как в ней поднимается ярость, такой ярости она еще никогда не испытывала. Они довели ее до края. Она это знает. Только запредельное отчаяние могло исторгнуть у Тома звук. Она едва слышит изумленный всхлип мадам Андре («О, он разговаривает!»). Она бросается на нее. Вырывает у нее из рук ножницы и кричит во все горло:
— УБИРАЙТЕСЬ!
Она держит ножницы в вытянутой руке, вид у нее угрожающий. Она дрожит. Она бледна как полотно. Она готова их убить. Готова их пригвоздить. Всех. Одного за другим.
— Жоанна! — кричит месье Андре.
Том бежит и прячется за ее спину. Никто из Андре не смеет шевельнуться. Все смотрят на нее, встревоженные и испуганные.
— Убирайтесь сейчас же из моего дома! И не смейте больше к нему приближаться! Никогда!
Леон открывает было рот, но Жоанна грозно выставляет ножницы.
— Ты тоже. Уходи. Я не хочу больше видеть тебя в моем доме.
Вмешивается месье Андре. Он говорит спокойно, пытаясь угомонить страсти:
— Жоанна, у вас жар. Вы не знаете, что творите.
Ее голос как щелчок бича:
— Уходите!
Новая попытка, на этот раз Леона:
— Жоанна, это была всего лишь стрижка…
Она повторяет спокойнее:
— Уходите!
Несколько секунд никто не двигается, все молчат. Время тянется мучительно. Потом Леон, откашлявшись, бормочет дрожащим голосом:
— Мы должны… Мы должны послушаться Жоанну.
Она не смотрит на них, когда они покидают дом. Она стоит на коленях перед Томом и едва не душит его в объятиях.
— Прости меня, мой маленький Том. Прости меня. Ты не должен был родиться в таком жестоком мире.
Только в мае Леон, осунувшийся, с запавшими висками, возвращается под супружеский кров. У него был нервный срыв. Он жил у родителей, ожидая прощения Жоанны.
В каменном домишке он обнаруживает, что Жоанна и Том живут не одни. Белый котенок спит каждую ночь в постели Тома, а днем путается в ногах Жоанны.
— Вы нашли мне замену? — спрашивает он Жоанну, пытаясь пошутить.
Она не отвечает. Она согласилась, чтобы он вернулся, но никогда не говорила, что простила его. На это нужно время. Но его у них не было. Два месяца спустя она поручила маленького Тома Леону, пока закрывала ворота школы. Она смотрела вслед, когда они уезжали на велосипедах с корзиной, полной сандвичей. Она сказала им:
— Я скоро! Начинайте расстилать одеяло!
Леон помахал ей рукой. Том быстро-быстро крутил педали. В последний раз она видела своего сына живым.