Всевидящее око

Хичкок почувствовал мое состояние и отступил. Оказывается, он всего-навсего хотел объяснить мне, из какой в высшей степени порядочной семьи происходит Артемус Маркис. Чтобы юноша, выросший в такой замечательной семье, был замешан в столь чудовищном преступлении… нет, это просто немыслимо.

Признаюсь, читатель, мое раздражение сменилось скукой. Капитан Хичкок восхвалял семейство Маркисов, даже не замечая, что повторяется. И вдруг он замолчал.

– Был один случай, – с явной неохотой произнес Хичкок.

Я замер, стараясь ничем не показывать своего интереса.

– Это произошло несколько лет назад. Артемус тогда еще не был кадетом. Как-то у мисс Фаулер пропала кошка…

Хичкок опять замолчал, роясь в памяти.

– Уже не помню, при каких обстоятельствах эта кошка пропала, но конец у нее был ужасный.

– Хозяйка нашла расчлененный кошачий труп?

– Да. В медицине это называется вивисекцией… Знаете, мистер Лэндор, я начисто забыл про тот случай. Только сейчас вспомнил. Меня тогда поразило, как горячо доктор Маркис убеждал бедную мисс Фаулер, что кошка умерла еще до четвертования. Но случай этот очень сильно подействовал на доктора.

– Артемус сознался в содеянном?

– Конечно же нет.

– Однако у вас были причины его подозревать.

– Я знал, что Артемус – мальчишка развитый и смышленый. Не злонамеренный, ни в коей мере. Но шаловливый.

– И к тому же – сын врача.

– Да, мистер Лэндор.

Капитан Хичкок заметно разволновался. Он отодвинулся в сумрак и стал катать в ладони шарик, не то мраморный, не то глиняный.

– Мистер Лэндор, прежде чем мы продолжим наши… предположения, я бы хотел знать: вы что-то узнали об отношениях между Лероем Фраем и Артемусом?

Совсем немного, но сведения заслуживают внимания. Мы знаем, что Артемус поступил в академию годом раньше Фрая. Никаких признаков дружественных отношений между ними не наблюдалось. Они не ели за одним столом и не жили в одной комнате. Насколько мне удалось выяснить, они никогда не ходили в одной шеренге и не сидели вместе на богослужениях. Я успел расспросить несколько десятков кадетов, и никто из них не говорил, что Фрай был дружен или просто знаком с Артему сом.

– А что вы скажете о кадете Боллинджере?

– Здесь есть тоненькая ниточка, – ответил я. – Одно время Боллинджер дружил с Фраем. Два года назад они вместе развлекались на летних учениях, опрокидывая палатки новичков. Оба входили, правда недолго, в какое-то общество. Название у него странное: Амо… сопическое?

– Амософское общество[114], – поправил меня Хичкок.

– Вот-вот. Боллинджер показал себя заядлым спорщиком. Фрай был поспокойнее, споры его не занимали. Вскоре он вообще покинул это общество. С тех пор его никогда не видели вместе с Боллинджером.

– И это все?

Если бы его вопрос был задан начальственным тоном, я бы ответил утвердительно и мы переменили бы тему. Но в голосе Хичкока я уловил нотки растерянности.

– Не совсем, капитан. Есть одна маленькая зацепочка, правда косвенного характера. Похоже, Боллинджер и Фрай оба ухаживали за сестрой Артемуса. У меня сложилось впечатление, что Боллинджер считает себя первым претендентом на ее внимание.

– Вы говорите о мисс Маркис? Думаю, это маловероятно.

– Почему?

– Об этом вам стоило бы спросить у преподавательских жен. Уж они-то хорошо знают: от мисс Маркис отступаются даже самые настойчивые кадеты.

«Все, кроме одного», – подумал я и мысленно улыбнулся.

Кто бы мог представить, что мой маленький петушок ринется туда, куда петухи покрупнее и посильнее боятся заходить?

– Выходит, она – неприступная гордячка? – спросил я Хичкока.

– Как раз наоборот. Настолько скромна, что можно усомниться, смотрится ли она когда-нибудь в зеркало.

Щеки капитана слегка порозовели. Значит, и он был открыт зову плоти.

– Так это и есть причина ее затворничества? – спросил я. – Неужели мисс Маркис настолько застенчива?

Застенчива? – переспросил Хичкок. – Вы бы вовлекли ее в спор о Монтескье[115], тогда бы увидели, какая она застенчивая. Дело не в этом. Мисс Маркис всегда была загадкой. Многие пытались ее разгадать, но… Сейчас ей двадцать три, и о ней почти уже не говорят, а если и вспоминают, то заменяют ее имя прозвищем.

Тактичность не позволяла капитану назвать это прозвище, но, видя мое любопытство, он решился переступить пределы допустимого.

– Ее называют Старая дева печали.

– Ну, Старая дева еще понятно. А при чем тут печаль?

– Боюсь, этого я не смогу вам сказать.

Я улыбнулся.

– Вы умеете тщательно выбирать слова, капитан. Надеюсь, под «не смогу вам сказать» вы не имели в виду «не хочу вам говорить»?

– Мистер Лэндор, я сказал вам то, что и хотел сказать. Без всяких подтекстов.

– Вот и прекрасно, – с наигранной бодростью в голосе подхватил я. – Теперь можем вернуться к нашим непосредственным делам. На очереди у нас, если не возражаете, посещение комнаты Артемуса.

Видели бы вы, как помрачнело его лицо! Но капитан и сам понимал необходимость этого шага.

– Предлагаю сходить туда завтра утром. Десять часов вас устроит? И еще, капитан: пусть этот вынужденный визит останется между нами.