Всевидящее око

Мраморные щеки мисс Маркис слегка покраснели. Она тут же перевела разговор на менее рискованную тему и постепенно добралась до меня. Да, мистер Лэндор, ее заинтересовала моя скромная персона. Ей хотелось узнать, чем навеяны мои аллюзии вроде «душистого моря» или «путника, измученного дорогой дальней». Мисс Маркис спросила, не пришлось ли мне самому провести достаточно времени в странствиях. Я ответил, что изумлен безупречной логикой ее рассуждений. Не утомляя ее подробностями, я рассказал о своем плавании в Европу и о путешествии по разным странам, окончившемся в Санкт-Петербурге[105]. Там я попал в водоворот таких невероятных событий, что мне пришлось обратиться за помощью к американскому консулу и спешно покинуть российскую столицу, (Как назло, эти слова слышал Боллинджер, который тут же спросил, уж не сама ли императрица Екатерина служила моим адвокатом. Тон его вновь стал язвительным. Увы, мысленно вздохнул я, исправление манер Боллинджера было весьма кратковременным.) Мисс Маркис не обратила на эту колкость никакого внимания. Она слушала меня с крайним интересом, решаясь перебивать только в тех случаях, когда хотела что-то уточнить или получить дополнительные разъяснения. Ее открытость и искреннее внимание к моим пустячным делам заставили меня на время утратить бдительность и вообще забыть, ради чего я здесь. Мистер Лэндор, может, вы знаете, почему женщине мы охотно рассказываем то, что держим в тайне даже от близких друзей?

Перечитал написанное и обнаружил, что до сих пор не дал словесного портрета мисс Маркис… Кажется, Бэкону, лорду Веруламскому[106], принадлежит меткое наблюдение: «Не бывает исключительной красоты без некоторого изъяна в пропорциях». Глядя на мисс Маркис, я лишний раз убедился в проницательности великого философа… Взять, к примеру, ее рот. Верхняя губа у нее тонкая и короткая, нижняя длиннее и отличается чувственной полнотой. Но вместе эти диспропорции смотрятся очаровательным ротиком. То же самое и с ее носом. Его можно было бы назвать орлиным (и даже крючковатым), если бы не удивительная мягкость кожи и гармонично изогнутые ноздри. Древние евреи, чьи изображения дошли до нас, позавидовали бы такому прекрасному носу. Назвав щеки мисс Маркис мраморными, я допустил неточность. На самом деле ее щеки отличаются заметным румянцем, но его уравновешивают высокий бледный лоб и роскошные каштановые волосы, которые вьются от природы, не нуждаясь в щипцах.

Поскольку вы велели мне быть скрупулезным и честным во всех наблюдениях, добавлю: многие сказали бы, что красота мисс Маркис уже прошла точку зенита (я не говорю, отцвела, однако очарование юности начало ее покидать). От ее личности веет ощутимым tristesse[107], которое говорит (надеюсь, я не захожу в своих суждениях слишком далеко) о крушении ее надежд и упований. И вместе с тем, знали бы вы, мистер Лэндор, с каким достоинством она переживает свое состояние! Общество этой печальной леди мне в тысячу раз милее шумной веселости так называемых девиц на выданье. У меня в голове не укладывается: почему жемчужина, подобная мисс Маркис, должна оставаться в стенах родительского дома, когда великое множество пустых, глупых, бесцветных девиц с потрясающей легкостью выпархивают замуж? Видно, прав был поэт, сказав:

Как часто лилия цветет уединенно,
В пустынном воздухе теряя запах свой[108].

Вряд ли мой разговор с мисс Маркис длился больше четверти часа, но сколько тем мы с нею успели затронуть! У меня просто не хватит времени их перечислить (всех и не упомнишь!). Ее негромкая музыкальная речь просто завораживает. Мисс Маркис не сильна в математике, естественных науках и философии (впрочем, эти сферы редко притягивают женщин), зато она столь же бегло, как и я, говорит по-французски и имеет некоторые познания в классических языках. Оказывается, она тоже любит смотреть на звезды и однажды в телескоп Артемуса сумела разглядеть звезду шестой величины рядом с другой большой звездой в созвездии Лиры[109].

Однако меня поразили не столько познания мисс Маркис, сколько ее природный ум и способность сразу добираться до сути любого предмета и явления, какой бы туманной эта суть ни была. Разговаривая с ней, я случайно упомянул о космологии. Мисс Маркис заинтересовали мои представления о Вселенной. Я сказал, что мне Вселенная видится вечным «призраком», восстающим из небытия. Он обретает плоть, достигает высшей точки своего развития и вновь уходит в небытие. Такие циклы повторяются до бесконечности. Душа, говорил я, сродни Вселенной. Будучи осколком Бога, она проходит свой вечный круговорот уничтожения и возрождения.

У любой другой женщины мои рассуждения вызвали бы либо откровенную скуку, либо раздражение. У мисс Маркис я не заметил ни малейшей капли того или другого. Ее слова намекали на то, что я на ее глазах совершил невероятно сложный и опасный гимнастический трюк, и все потому, что отважился.