Всевидящее око

Однако любезный доктор Марквиз одним ходатайством не ограничился. Он намекнул, что будет рад шансу выразить благодарность лично и что не может найти для этого лучший способ, чем снова принять меня у себя дома в качестве гостя в какой-нибудь день в ближайшем будущем.

Представляете, мистер Лэндор, какой поворот судьбы! Я уже не надеялся снова свидеться с мисс Марквиз – и тут получаю еще один шанс насладиться ее обществом под благожелательным оком тех, кто дорожит ею… Я собирался сказать «больше, чем я»… но не смог.

* * *

Как я уже сказал, воздух в ранний час был прохладным, но мисс Марквиз, одетая в накидку с капюшоном, ничем не показывала, что ее это тяготит. Она искренне восхищалась видами, что лежали перед нами: надменным Булл-Хиллом, и старым Кро-Нест, и зубчатым хребтом Брикнек.

– Ах, – воскликнула она, – как голо, правда? Насколько здесь красивее в марте, когда знаешь, что все вот-вот оживет…

Я на это возразил, что, по моему мнению, здешние горы предстают во всей своей красе только тогда, когда опадут все листья, потому что тогда их достоинства не скрыты летней зеленью и зимними снегами. Растительность, сказал я, не улучшает, а затмевает изначальный замысел Господа.

Кажется, мистер Лэндор, я удивил ее, и, кажется, сильнее, чем если бы намеренно пытался вызвать удивление.

– Все ясно, – сказал она. – Романтик. – А потом, широко улыбнувшись, добавила: – А вам, мистер По, действительно нравится говорить о Боге.

Я заметил, что не могу представить более уместной сущности при обсуждении вопросов происхождения человека и природы, и поинтересовался, знает ли она более подходящий авторитет.

– О, – сказал она. – Все это так…

Ее голос стих, и она плавно взмахнула рукой, как бы отправляя тему плыть по ветру. За наше слишком короткое знакомство я еще не сталкивался с тем, чтобы у нее было смутное представление о каком-то предмете, не дающее подхватить нить обсуждения. Не желая, однако, пробуждать в ней подозрения более настойчивыми расспросами, я оставил эту тему и ограничился тем, что стал любоваться вышеназванным видом… ловить на себе косые мимолетные взгляды моей спутницы и, признаюсь честно, самому поглядывать на нее.

До чего же прекрасной казалась она мне в тот момент! Мягкий зеленый цвет ее шляпки, пышная, приподнимаемая ветром юбка. Плавные очертания рукавов, из-под которых выглядывали белоснежные изящные пальчики. А какой аромат, мистер Лэндор! Тот же самый, что исходил от листка бумаги, – земной, сладкий, с легкой остротой. Чем дольше мы сидели, тем глубже он проникал в мою душу, пока, почти доведенный до безумия, я не спросил у нее, не будет ли она так любезна назвать его мне. Розовая вода? Цветочная пудра? Ароматическое масло?

– Ничего такого уж модного, – сказала она. – Всего лишь корень ириса.

Эти сведения так ошеломили меня, что заставили замолчать. Несколько минут я не мог вернуть себе дар речи. Наконец, обеспокоившись моим состоянием, мисс Марквиз захотела узнать, в чем дело.

– Должен попросить у вас прощения, – сказал я. – Корень ириса – любимый аромат моей матери. Он долго оставался на ее одежде уже после ее смерти.

Я лишь упомянул об этом; в мои намерения не входило более детально рассказывать о своей матери. Однако я не рассчитывал, что мисс Марквиз проявит такое сильное любопытство. Она тут же вывела меня на этот предмет и с успехом вытянула все подробности. Я рассказал ей о национальной славе моей матери, о многочисленных доказательствах ее таланта, о ее радостной и унизительной преданности мужу и детям… и о трагической и безвременной кончине в огненной бездне Э-ского театра, на чьей сцене она достигла актерского триумфа.

Мой голос дрожал, когда я описывал некоторые события, и сомневаюсь, что у меня хватило бы сил продолжать свое повествование, если б я с восторгом не обнаружил в мисс Марквиз полного эмпатии слушателя. Я рассказал ей все, мистер Лэндор, – во всяком случае, все то, что удалось изложить за десять минут. Рассказал о мистере Аллане, который, проникнувшись моим состоянием сиротства, взял на себя труд сделать меня своим наследником и воспитать тем самым Джентльменом, каким хотела видеть меня мать. Рассказал о его жене, недавно скончавшейся миссис Аллан, ставшей мне второй матерью. Рассказал о годах, проведенных в Англии, о странствиях по Европе, о службе в артиллерии; более того, о своих мыслях, мечтах, фантазиях. Мисс Марквиз выслушала все – и хорошее, и плохое – с почти жреческой невозмутимостью. В ее лице я нашел материализовавшийся принцип Теренция: «Homo sum, humani nihil a me alienum puto»[97]. И в самом деле, ее дух всепрощения придал мне такой смелости, что я счел возможным признаться: моя мать сохраняет сверхъестественное присутствие в моих снах и бодрствовании. Это не воспоминания в мозге, оставленные ею, заверил я мисс Марквиз, а именно постоянное присутствие в качестве духовного воспоминания.

Услышав это, мисс Марквиз внимательнейшим образом посмотрела на меня.

– Вы имеете в виду, что она разговаривает с вами? И что она говорит?