Всевидящее око

Томик был посвящен Кадетскому корпусу Соединенных Штатов, что я счел это шуткой, пока Слепой Джаспер не рассказал мне, что По каким-то образом ухитрился заполучить половину этого корпуса в подписчики. Набралось около ста тридцати одного кадета, и каждый отстегнул доллар с четвертью за привилегию увидеть стихи По напечатанными.

Стало быть, правильно говорят: еще ни один кадет не упустил шанс растратить свое жалованье. Но готов спорить: они были разочарованы. В чертовой книжке не было ни строчки о Локке. Джек де Виндт сказал, что видел, как кадеты швыряли свои экземпляры с Джис-Пойнта. Без сомнения, спустя века эти книжки будут найдены на дне Гудзона среди костей утонувших моряков.

Я заметил еще кое-что – эпиграф. Слова некоего Рошфуко. «Tout le monde a raison». Мне пришлось перерыть весь дом в поисках старого французского словаря Мэтти, а когда я его нашел, то быстро перевел фразу.

«Все правы».

Я так и не могу решить: либо это самая замечательная вещь, что я когда-либо слышал, либо самая ужасная. Чем дольше я размышляю над ней, тем дальше она уходит от меня. Но я не могу не воспринимать ее как личное послание от него. Что бы оно, черт возьми, ни значило.

* * *

Примерно в марте я принял первого за долгий срок гостя, зовущегося Томми Корриганом. Он был среди двух сотен ирландцев, которые в одну из ночей восемнадцатого года вломились в вигвам Таммани. Ирландцы здорово устали от того, что их не пускают на выборы, и скандировали «Долой туземцев!» и «Эммитта в конгресс!», ломали мебель, срывали светильники и вообще устроили большой переполох. Томми, как ни печально рассказывать, случайно получил ножевую рану от своего же и умер до наступления рассвета. Но я помню, как он разбил одно окно стулом, а потом мизинцем скидывал осколки один за другим. Изящным жестом. Странно, что я вспомнил об этом через столько лет, но именно в потоке воспоминаний он и прибыл. И остался недели на три. Изводил меня, требуя шенди[135].

Следующим был Нафтали Джуда, старый вождь, который когда-то выиграл десятки тысяч долларов в Научно-медицинской лотерее и однажды подарил мне кем-то выброшенное пальто из овечьей шерсти. Сказал, что хочет забрать его. Сказал, что оно понадобилось его жене, так как у нее сносилась подкладка.

Спустя день появился олдермен Хант, умерший семь лет назад, а на следующий день – моя покойная матушка, которая вошла с таким видом, будто она здесь хозяйка, и принялась убираться с того места, где закончила Пэтси. На следующий день был мой старый лабрадор-ретривер. На следующий день – жена; она так увлеклась тюльпанами, что почти не уделяла мне внимания.

Думаю, необходимость развлекать такую толпу должна была бы вызвать у меня тревогу, но, видишь ли, у меня появился совершенно новый взгляд на время. Оно вовсе не жесткое и фиксированное, как мы привыкли думать, а мягкое и гофрированное, и под сильным давлением складывается… так, что люди из различных поколений оказываются рядом, вынуждены стоять на одной и той же земле и дышать одним и тем же воздухом, и уже нет смысла говорить «живой» или «мертвый», потому что никто полностью не живет и не умирает. Лея что-то изучает у ног Анри Ле Клерка, По пишет стихи вместе с Мэтти Лэндор, а я… я беседую с олдерменом Хантом, и Нафтали Джудой, и Клодиусом Футом, который, как и прежде, убеждает меня в том, что он ограбил чертову почту Балтимора, а не Рочестера.

Они не занимают много места, все эти гости, и дают мне спокойно работать. В общем-то меня радует, что они занимаются теми же делами, что и при жизни. Что не поют в божественном хоре. Не горят в адском пламени. Уж больно много дел. И мне интересно, останутся ли они здесь, когда меня не станет. Может, я даже присоединюсь к ним, и мы на все времена будем вместе…

И, наверное, с нами будет и Мэтти. Вполне возможно. Во всяком случае, от этого мне легче думать о конце. Который наступает сейчас.

Эпилог

19 апреля 1831 года

Работа окончена. Все, что можно, записано, осталось правосудие.

Я откладываю перо. Оставляю свою рукопись в глубине ящика стола, за рядом чернильниц. Первый, кто зайдет в дом, ее не найдет. Нет, чтобы найти, понадобится кто-то более любопытный. Но рукопись обязательно найдут.

Я машу своей жене, просеивающей золу в камине. Желаю доброго дня олдермену Ханту и Клодиусу Футу. Чешу за ухом лабрадора-ретривера.

Снаружи прекрасная погода. Первый теплый день года: зимний свет золотится пыльцой, тюльпанные деревья окутаны розовой дымкой, стайка малиновок летает над лугом. Думаю, лучше покидать мир тогда, когда он предстает во всей своей красе. Потому что можешь быть уверен: твое сознание ясно.

Я иду той же дорогой, которой мы когда-то шли вместе с Мэтти. Стою на том же утесе и смотрю вниз, на реку. Даже с такой большой высоты можно разглядеть, как величаво несет себя Гудзон. Зимняя корка уже сброшена, и с севера прибывает вода, пенясь у берегов.