Всешутейший собор

И суждения о Меншикове поражают своей полярностью. Одни считают его «редким и мрачным эгоистом, молчаливым и таинственным, как могила, холодным и немилосердным к страждущим», деятелем, вся задача жизни которого сводилась к «сохранению царской милости, чтобы, опираясь на нее, первенствовать при дворе и в России»; другие – человеком чувствительным, даже щедрым и злым только на язык.

Будучи дурного мнения о людях, Меншиков заботился о том, чтобы и в их глазах выглядеть дурно. Так, совершая пожертвования, он пуще огня боялся огласки своей благотворительности, как будто она была делом позорным, и придумывал разные способы, чтобы держать все в строжайшей тайне. Конечно, согласно христианской традиции, пожертвование и должно быть тайным, на что указывает и Нагорная проповедь. Но Меншиков со свойственными ему цинизмом и снобизмом не только не возлюбил ближнего своего, но открыто презирал людей – и ближних, и дальних. А потому христианские мерки к нему едва ли применимы! «Я имею репутацию скупца, – объяснял он, – я дорожу этой репутацией и не хочу ее портить». Впрочем, историк П.А. Бартенев свидетельствует, что когда князю был пожалован дом в Петербурге (Английская набережная, № 54), он анонимно внес в инвалидный капитал сумму, равную стоимости дома.

С осени 1854 года у Меншикова открылись старые раны, его физическое и душевное состояние после серии военных поражений резко ухудшилось. А 22 февраля 1855 года вступивший на престол Александр II уволил Александра Сергеевича с должности главнокомандующего «для лечения». Вместе с императорским указом князь получил письмо покойного Николая (скончался 18 февраля) с горькими упреками за неудачи в Крыму. В декабре 1855 года светлейший был назначен генерал-губернатором Кронштадта, но уже через четыре месяца оставил этот пост и более в государственных и военных делах участия не принимал.

Последние годы Меншиков проводил в тиши кабинета. Будучи страстным библиофилом, он владел одним из лучших книжных собраний в Петербурге (оно насчитывало свыше 50 тыс. изданий). Библиотека его отличалась универсальностью и была богата историко-дипломатической, военно-морской литературой, всякого рода справочниками, энциклопедиями, словарями, библиографическими указателями и пособиями. Имелись здесь и книги по естественным наукам, сельскому хозяйству, ветеринарии, народной медицине и т. д. Редчайшие инкунабулы и эльзевиры соседствовали с изящными изданиями Альда Мануция; поражала воображение уникальная по своей полноте коллекция славянских Библий.

Кто знает, что чувствовал Александр Сергеевич, оставаясь наедине с любимыми книгами. Может статься, погрузившись в чтение, он забывал о суете мира сего – о преходящих удачах и неудачах, о капризах придворной Фортуны и о тех, кого всю жизнь высмеивал и язвил этот светлейший острослов.

Синдром мюнхгаузена

Невероятные истории о волке, запряженном в сани, об олене, на голове которого выросло вишневое дерево, о восьминогом зайце, о коне, привязанном к маковке колокольни, – знакомы нам с детства и связаны с именем «самого правдивого человека на свете»: легендарного барона Мюнхгаузена. Одних только книг о его всевозможных приключениях насчитывается сегодня свыше шести сотен; о нем ставятся пьесы, снимаются кинофильмы. В литературе появлялись и появляются многочисленные «клоны» Мюнхгаузена (достаточно назвать Тартарена из Тараскона, астронавта Йона Тихого и капитана Врунгеля).

Этот популярнейший литературный герой имел своего вполне реального прототипа. Им был барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен (1720−1797) из городка Боденвердера, что неподалеку от Ганновера (теперь здесь создан его мемориальный музей). Примечательно, что добрый десяток лет он прослужил в России, куда последовал в свите немецкого принца Антона Ульриха Брауншвейгского; принял участие в Русско-турецкой войне 1735−1739 годов и отличился при взятии Очакова. В официальных бумагах сохранились отзывы о нем как об офицере бравом, исполнительном и весьма находчивом. В 1750 году Мюнхгаузен вышел в отставку в чине ротмистра и, навсегда покинув Московию, окончательно обосновался в родном Боденвердере. Образцовый семьянин, хлебосол и записной остроумец, он потчевал многочисленных гостей не только горячим пуншем и отменнной снедью, в которых знал толк, но и удивительными рассказами о своих приключениях. Слушать его байки съезжалась публика не только из предместий Ганновера, но и со всей Германии.