«Багамы, Канары, что-то еще – разницы нет, – думал он. – Главное, что мы сможем оказаться наконец вдвоем, подальше от людей, от большого города, от всех этих бесконечных проблем. Лучше всего забиться куда-нибудь в деревеньку, возле речки и озера, где все друг друга знают и никому не придет в голову требовать от меня прогноза курса валют или еще какой-нибудь дряни. Кататься на лодке, ловить рыбу, сидеть у костра… Нет, Жанна слишком утонченная, слишком городская, чтобы довольствоваться лодкой и костром. Ладно, тогда на море, ближе к Сочи, но только не в сам Сочи, а в какой-нибудь тихий поселок. Сейчас бархатный сезон, накупаемся вволю, назагораемся… А потом с новыми силами – за работу! И ни одному сукиному сыну больше я не позволю использовать себя! Пусть хоть на куски меня режут, не позволю. Буду поступать, как учил отец Кирилл. Помогу конкретному человеку, если пойму, что помощь моя нужна и она не будет отвергнута. Но никакого насилия над собой, над своим даром… Я буду делать только то, что найдет отзыв в моем сердце. Это не так сложно, как мне казалось раньше. И, возможно, я даже научусь находить в этом радость. Радовался же отец Кирилл тому, что помогает людям. Вот путь! Помогать людям. Правда, далеко не всем можно помочь, и помощь эта – не оттаскивание силком от горящих углей, а нечто другое, более тонкое, требующее труда и терпения. Но я научусь, тем более что впереди у меня вся жизнь. И Жанна… Завтра я увижусь с ней. Жаль, что сразу всего не смогу сказать. Но она поймет. О, как она поймет! Ей и говорить не надо… Да, нужно будет попросить ее, чтобы она не пользовалась своей телепатией круглосуточно. Иначе я не смогу ни о чем думать, кроме как о том, что в ее присутствии я не должен ни о чем думать. Этак недолго и свихнуться… Но она умница, она поймет. О, Жанна, как я по тебе скучаю…»
И это было последнее, о чем он подумал перед сном.
Новый день
Ночь Егор провел отвратительную. Задремав было поначалу, он через час проснулся и, обуреваемый мыслями, провертелся до самого утра, изредка погружаясь в короткое беспокойное марево.
То ему мерещился кавказец, у которого взрывом отрывает руки и ноги, и он летит к небу, превращаясь в Большую Медведицу. Егор стонал, просыпался, думал, как спасти кавказца, но ничего не мог придумать, так как передатчик у него отобрали, а связаться с Чернышовым как-то иначе он не имел возможности.
Потом, когда он немного успокоился и снова задремал, ему привиделось, как Курбатов, подняв пистолет, стреляет в него. Но Жанна бросается между ними – и пули попадают в нее. Она умерла на руках у Егора, и он, проснувшись, не мог понять, произошло уже это или ему только суждено произойти.
Чудилось и другое всякое, отнюдь не способствующее сну, так что, когда наконец наступило утро, он испытал облегчение и уже спокойнее начал обдумывать то, как ему лучше противостоять Ожогину.
Попытка заглянуть в свое будущее посредством зеркала в туалете снова ничего не дала. По-видимому, защита была установлена по всему периметру здания. Кстати, Егор заметил, что в здании, кроме тех, кого он уже видел, никого больше не было. Очевидно, на время операции Ожогин очистил этажи от посторонних, чтобы исключить малейшую возможность провала.
Утро, помимо неудачи с зеркалом, принесло и еще одну неприятность – мелкую, но чувствительную. Курбатова сменил Пронов, ходивший за Егором, как сторожевой пес. Он едва не вошел в кабинку, куда Егор удалился по своим делам, и остановило его только то, что Егор успел запереться на задвижку.
«Лучше бы уж оставался Курбатов, – думал Егор, – тот хоть и гад, но частично похож на офицера. Этот же – прирожденный надзиратель».
Надо было действовать. Времени у него не так уж и много. Скоро его призовет Ожогин, и после этого может получиться так, что будет поздно что-либо предпринимать.
– Я хочу увидеть Жанну, – заявил Егор после завтрака.
– Не положено, – выпалил Пронов.
Он важно посматривал на Егора, сияя очками и лысиной. Два новых молодца высились за его плечами, олицетворяя данную ему власть. На чувства Егора он плевать хотел – и всячески это демонстрировал. И дорого Егор дал бы, чтобы своими глазами увидеть, как эта сволочь будет корчиться в предсмертных судорогах.
– Мне нужно ее увидеть, – повторил он, сдерживая бившуюся в нем ненависть.
– Не положено! – еще раз с удовольствием выговорил Пронов.
– Николай Ильич говорил, что я могу видеть ее в любое время, – сказал Егор. – В любое, понимаете?
– С утра я такого приказа не получал, – невозмутимо ответил Пронов.
– Хорошо, – сказал Егор с угрозой. – Если я ее не повидаю, я не смогу помочь Николаю Ильичу. Она мне нужна для дела. Иначе я буду нервничать, и у меня может ничего не получиться. Так и передайте Ожогину. Слово в слово. А то будете крайним, я вам обещаю.
Пронов какое-то время раздумывал, ища подвох в словах пленника. От раздумий он даже побурел.
– Ладно, – наконец сказал Пронов. – Я передам…
Он поворотился к своим помощникам, глянул на них снизу вверх, выпятив грудь.
– Смотреть тут повнимательнее. Я скоро.