Всемирный следопыт, 1931 №05 цвет

По эстакаде — двухколейный путь. Одна за другой катятся платформы с ящиками, подгоняемые конвейерным канатом. У перегиба береговины — ступень. Здесь скачок на подъемнике и весы. День и ночь ползут хлопотливые вагонетки, — без подгонки, без усилий, к точным своим целям. Восемьдесят тысяч кило в сутки подвозят эти безлюдные, неуправляемые поезда. Для рыбы это тоже новость и начало получила эта новость в 1928 году. Пятилетка поставила на карте СССР в устье Дона крошечную рыбку — черный этот значок вырос в холодильник. Рыба может гордиться проявленной о ней заботой. Она не залежится, не испортится. Ей — обмытой, еще владеющей хвостом и плавниками, предоставляется даже право выбора: замерзнуть по-мокрому или по-сухому.

В камерах холодильника — север. Его надышали дизеля, два компрессора и генератор. Дыхание их — аммиак, в камеры тянутся длинные и путаные петли труб. Из них выкачивают воздух, потом пускают туда жидкий аммиак, который, испаряясь в газ, дает сильное охлаждение. И оттого еще в механической на компрессорах и рычагах бело-молочная наледь.

— Товарищи! воротники застегните! Потому у нас тут январь, — замечает наш провожатый.

Наскоро забортовываемся. Плотно-пригнанная дверь бережет драгоценный мороз. Еще два шага — и мы проделываем головокружительное путешестиве из донского тридцатиградусного июня в пятнадцатиградусный мороз.

В первую минуту воздух кажется жидким — студеной родниковой водой наливает он легкие. В камере холодно и сыро. Слышен шум дождя. Вдоль бетонной стены переплет труб, делающих мороз. В стене широкий конвейер. Он сплетен из поперечных трубок. На них двусторонние крючки.

Медленно подвигается конвейер. Пока очередная трубка обходит поворотный валик, рабочие привешивают на ее крючках целую занавесь из рыбы. В ту же минуту из отверстий в трубочке на рыбу обрушивается ливень рассола. Ряд за рядом уходит рыба под ледяные души, в холод, в январь.

Два часа длится путешествие до противоположного конца стены. Там рыбу снимают. И то, что недавно трепетало в дугообрахных конвульсиях, черствыми деревяшками летит теперь по скользкому полу в упаковочную.

Рядом с мокрой — сухая камера. Здесь трубы сплетены в многоэтажные полки. Они обросли белым пушистым мехом инея. На железных листах по полкам коченеют рыбьи содружества: карпы, сельди, лещи, судаки, а на полу непомерные вытянулись белуги. Здесь — ледяной грот, тишина, глухая зима. А помнится, что совсем недавно плавился на солнце Дон, суматошилась рыба и цвела пойма.

В упаковочной пахнет липой, лубком, рогожей. Восемьдесят тысяч кило в сутки заряжается морозом, а за путину — три с четвертью миллиона.

Родной брат холодильника — рыбзавод Азчергосрыбтреста. В путину они оба работают день и ночь. К июню рыбзавод хиреет. А весной…

— Помещение, уже не говорю, вот навес забит отказа, деревянный настил битком, на двор — двора не хватает, — изнемогая в жестах рассказывал нам маленький человек о производственных бедах. — Сто пятьдесят тысяч кило в сутки одной парной пропускаем! — с ужасом чеканил он цифры.

И цифры вырастали в огромные вороха рыбы, недоступые нашему воображению. В бесформенных пирамидах — пучеглазые и усатые головы, красные, стальные, сизые плавники, вздувшиеся, икряные брюха, мощные хвосты, зубатые пасти…

А маленький товарищ вьется:

— Ванны! Пожалуйста! Слой льда, слой соли и сельдь — получается узлук.

Узлук — это засол. Смотрим на рождение знакомки. В цеху сорок четыре ванны. Не ванны — огромные погреба. Тут же укладка. Над открытыми боченками — песни и смех рыбниц.

— Есть такая рыбка чехонь, — упоенно продолжает наш проводник. — Ничего особенного: рыбка как рыбка, — пренебрежительно жмет он маленькими плечами, — а между прочим ее чешуя идет на искусственный жемчуг. Вот!

Смотрим на чехонь. Действительно: рыбка как рыбка. И даже ободранная. Но после копченья она пахнет вкусно.

Проходим мимо ящиков с какими-то невзрачными кусками.

— Что это?

— Это же галаган — икра. Раньше выбрасывали, а теперь идет на экспорт, — режет о достижениях маленький человек. — Вам хочется посмотреть на другую икру? — лукаво разжигает он наше любопытство. — Идемте же к другой икре.

И вот она — заветная синяя бочка! Водитель наш издевается: он прищелкивает языком, слюнявит губы, закатывает глаза. Потом он, как футляр с драгоценным колье, раскрывает банку. И там, под вощанкой, стогом — паюсная…

Конец рыбному конвейеру. Мы поеживаемся и спешим наружу погреться на солнышке.

проф. Г. Шенберг «Наутилус» Вилькинса