Всемирный следопыт, 1930 № 12

Мануэль Хорезма подошел к огромному там-таму и стал изо всех сил в него ударять. На фоне этих монотонных глухих звуков, мерного стона гитар и флейт потекла печальная заунывная песнь.

Пел негр, стоявший в середине круга. Он раскачивался из стороны в сторону, ритмично приседая и слегка похлопывая вытянутыми вперед ладонями. Его медленные движения удивительно гармонировали с мелодией и содержанием песни Казалось, он с трудом движется, придавленный какой-то огромной тяжестью.

— Десять лет, десять лет страданий, только бы увидеть далекую родину. Но моя родина — земля, где я родился, уже растерзана на мелкие клочки…

Сидевшие на земле музыканты подхватывали хором:

— Ай, Куба, ай, Куба, ай Куба! Земля, на которой я родился!..

При каждом таком возгласе певец все ниже и ниже приседал к земле, умоляющим жестом протягивая вперед руки.

— Ай, Куба, ай, Куба, ай, Куба!.. — рыдал громче всех Франциско Канделя, поднимая вверх искалеченные руки.

Странная это была песня. Она появилась на свет на острове Фернандо-Поо рожденная тоской по далекой родине Каждый из этих людей был ее автором и создавалась она постепенно, строка за строкой.

Дон Эстебан, потрясенный, закрыл лицо руками. Рафаэль слушал с широко раскрытыми горящими глазами.

— Ай, Фернандо-Поо, проклятая земля! — внезапно запел негр, стоявший в кругу, — В последний раз слышат твои горы нашу песню. Пройдет еще день, и море унесет нас прочь от твоих берегов, политых нашей кровью и слезами…

Песня сменяла песню. Рокотали тамбурины, и тонко плакали гитары. Протяжно струились глубокие грудные надтреснутые голоса.

Только на рассвете, горячо распростившись друг с другом, стали расходиться кубинцы по домам…

V. Чиновник трех учреждений

На следующий день около девяти часов утра мистер Давид Эдгерлей вышел из фактории и направился в сторону государственных учреждений. Он шел повидаться с доном Бернардом Ливарец. Дон Бернардо был важной персоной на острове. Он исполнял обязанности таможенного чиновника, почтмейстера и администратора государственных рабочих.

После напрасных поисков дона Бернардо в муниципальном совете и штурма запертой двери почты Эдгерлей решил заглянуть в заднюю комнату другого учреждения. В этой комнате стояла сырая прохлада. Полутемная из-за деревьев, заслонивших окна, с выкрашенными бледно зеленой краской стенами, с черным от грязи полом, она напоминала покойницкую. У окна ее сидел секретарь городского судьи дон Эстебан Ферронда и целыми днями писал казенные бумаги.

Первый человек, которого увидел Эдгерлей, был дон Бернардо Ливарец, высокий грузный мужчина, сидевший, или, вернее, лежавший в плетеном кресле. Одна его нога лежала на пододвинутом стуле, а другая, босая, находилась на коленях маленького негритенка, присевшего перед ним на полу.

_{Одна нога его лежала на стуле, а другая находилась на коленке маленького негритенка}

Напротив него сидел городской судья. Оба пили пиво и закусывали стоящим на столе в большой миске салатом из помидоров.

— Доброе утро! — сказал по-испански Эдгерлей, кланяясь дону Бернардо.

— Доброе утро! — ответил по-английски чиновник.

Это был обмен национальными любезностями.

— Я пришел к вам, дон Бернардо, попросить вас подписать бумаги на мой груз, — осторожно сказал агент.

— Боже мой! Куда мне скрыться от этих неотвязных посетителей! Человек даже джига[14]) спокойно не может вынуть! — патетически воскликнул дон Бернардо. — Ай, ай! — завопил он вдруг ударяя пустым стаканом по склоненной голове негритенка, который возился над его босой ногой, орудуя тонкой, как шпилька, деревянной палочкой. — Ах ты, бестия! Ослеп ты, что ли? Ковыряешь и ковыряешь мою ногу уже целый час! Весь палец мне исколол!

— Садитесь, мистер Эдгерлей! — про должал дон Бернардо, указывая Грязному Давидке на стул. — Клянусь бородой святого Якова, этот негодяй сделает меня калекой. Попробуй только его не вынуть, черная обезьяна! Ты не досчитаешься собственных костей!

— Не волнуйтесь, дон Бернардо. Джиги, конечно, большое несчастье нашего острова, но если их своевременно удалять… — начал было судья.

— Да вы, кажется, собираетесь учить меня, — возмутился дон Бернардо, — что такое джиги? — На всем острове вы не найдете человека, который лучше меня знал бы толк в этом деле, Представьте себе, мистер Эдгерлей, — он повернулся к агенту, — в прошлом году у меня вынули из ноги джига величиной с горошину. Я его положил в спирт. Это, знаете ли, был джиг с целым семейством. Этот мерзавец своего деда, свою бабушку, всю свою семью накормил моим телом! Три недели я не мог ходить… Ну, что же, кончишь ты наконец, зверенок африканский?

— Да, сенор! Есть, — радостно воскликнул мальчик, поднимая на конце деревянной палочки отвратительного паразита.

— Гм, гм… Убит-то он убит, да не совсем. Ты, дьяволенок, беги скорей за керосином.

Мальчик вскочил и выбежал стрелой из комнаты.

Давид Эдгерлей, несмотря на прохладу, весь покрылся потом от нетерпения.

— Мы ожидаем завтра утром «Нубию»… Я не могу терять времени… Может, вы согласитесь…