Всемирный следопыт, 1930 № 12

И парни работали. В лесничестве князя Ливена им оказали сопротивление: лесничий ранил картечью невооруженного милиционера. Артур утюгом швырнул в лесничего, сбил его с ног и отнял блестящую новую двухстволку.

Конфискованное оружие обычно сдавалось начальнику милиции, и тот его распределял между милиционерами. Но Артур не выпускал из рук двухстволки.

— Я рисковал жизнью из-за этого ружья и прошу оставить его у меня.

Просьба его звучала как угроза и как приказание. Начальник милиции махнул рукой.

— Чорт с тобой, оставь двухстволку себе. Другой такой красавицы не найти…

С этих пор Артур словно внезапно возмужал. Он и так был высок, но теперь, с ружьем за плечами, он казался выше обычного. Голос его не срывался на высоких нотах, а звучал самоуверенно и жестко, Лицо под жгуче-холодным зимним ветром огрубело и потеряло женственную нежность, как мягкая весенняя зелень с наступлением лета теряет нежные оттенки и грубеет.

Артур целиком ушел в революционное движение, — так осколок льдины весною растворяется в море, сливаясь с дружным движением волн. Он стал командиром «десятка», и этому десятку комитет поручал серьезные и опасные дела: разоружение помещиков и полиции, конфискацию денег в казенных винных лавках, наблюдение за открытыми и явными врагами. Этому же отряду поручили разоружить и удалить из пределов волости пастора — пьяницу и развратника.

С пастором у Артура вышел продолжительный разговор.

Пастор спросил:

— Вы кто такой, молодой человек, и от имени кого являетесь ко мне?

Артур ответил:

— Я народный милиционер и являюсь от имени народа.

На что пастор возразил:

— Я признаю только таких посланников, которые являются ко мне во имя Христа или его слуг.

Артур усмехнулся.

— Господин парстор, вы путаете помещика и уездного начальника с Христом, Мы не признаем ни того, ни другого.

Худощавое бледное лицо пастора, похожее на вежливую холодную маску, стало зеленеть и дергаться. Он прошипел:

— Надеюсь, ваши милиционеры меня хоть не ограбят…

Артур тоже побледнел, но ответил спокойно:

— Вы, господин пастор, мерите нас на господский аршин…

Когда из кабинета пастора были унесены и сложены на розвальни охотничьи ружья, револьверы, новенький пятнадцатизарядный винчестер и ящик с патронами, Артур вернулся в кабинет.

— Ваше дальнейшее присутствие в приходе нежелательно, господин пастор. Распорядительный комитет дает вам два дня на сборы.

Лицо пастора снова стало как холодная маска. Он поднял глаза к небу:

— Я уйду из этого дома только по приказу Христа или его слуг…

Артур весело улыбнулся:

— В два дня, господин пастор. По приказу комитета.

В тот день пастор действительно не собирался уезжать. Но на другой день разнесся слух, что в соседней волости убит полицейский пристав с урядником. Пастор наскоро уложил чемодан и, не дожидаясь конца данного срока, уехал в Ригу.

В середине декабря с Артуром случилось несчастье. Из Петербурга уже были двинуты на Прибалтику карательные отряды. Дружины милиционеров, не зная численность врага, готовились к сопротивлению Готовилась милиция и в Приморской области. Приводилось в порядок каждое ружье, каждый ржавый револьвер. Испорченное оружие спешно чинилось в отдаленной лесной усадьбе.

По поручению распорядительного комитета Артур отправился в эту усадьбу забрать исправленное оружие Была безлунная ветреная ночь; тьма смешалась с сыпучим снегом, и в этом мутно-сером хаосе как живые, качались и скрипели высокие сосны.

Артур с тремя товарищами вышел из соснового леса к усадьбе. Дежурные милиционеры их не узнали, — из-за воя метели не поняли их приветствия. На Артуре было серое пальто и папаха — его приняли за полицейского. Милиционер выстрелил из дробовика. Картечь пробила Артуру щеку и шею — еще полдюйма, и выстрел оказался бы смертельным.

Артур пролежал в лесной усадьбе недели две. Лечил его аптекарь из рыбацкого поселка — краснощекий жизнерадостный человек, известный во всем приходе как организатор благотворительных вечеров и лучший танцор. Он все свободные часы проводил у раненого и лечил его так добросовестно и удачно, что Артур к началу января вполне поправился.

А с севера между тем двигались карательные отряды генерала Орлова. Они без суда расстреливали милиционеров, пороли заподозренных в симпатиях к революционному движению и громили из пушек и жгли усадьбы, которые в какой бы то ни было мере служили базой для народной милиции. Отряды милиции отдельных волостей не были организационно об’единены. А действие артиллерийских снарядов так убедительно доказывало техническое превосходство пушки над охотничьей винтовкой и револьвером, что даже самые отчаянные сторонники активных действий признали, что открытое сопротивление карательным отрядам бессмысленно. Милиционеры уходили в подполье: в леса, в города, за границу.