Всемирный следопыт, 1930 № 12

Понимая цели революции по-своему, примитивно, Истома, вероятно, надеялся в случае успеха восстания, как один из руководителей его, выйти в новокитежские вельможи и этим сравняться, если не возвыситься даже над посадником. Тогда бы Анфиса была его! Поняв, что даже в случае успеха восстания Анфиса, полюбившая Косаговского, не будет его женой, Истома круто сворачивает на дорогу предательства. Это он провалил сходку в Даренкином кружале, погубив Клевашного и Дарью. Теперь в этом не было сомнения. Недаром же Истома, перевезя Косаговского через Светлояр, сам на собрании не участвовал, а тотчас же скрылся куда-то. Это он, вел слежку за мирскими, сообщая обо всем посаднику. В восстании Истома участвовал, тоже со шпионской целью, донося обо всем в кремль. И наконец, последнее предательство — намерение заклепать страшную пищаль мирских и этим окончательно обезоружить их. Да, сомнений не было, Истома — законченный провокатор и предатель! Но имеет ли право судить его Косаговский? И не потому, что на предательство Истому толкнула ревность к счастливому сопернику, то-есть Косаговскому же, а по совершенно другим причинам.

— Что же ты молчишь, Илья? — спросил строго Раттнер.

— Я не имею права быть судьей в этом деле. — ответил твердо, подняв голову, Косаговский. — Я сам подлежу суду, как заснувший на посту.

— Об этом поговорим после! — помрачнел Раттнер. — И та понесешь заслуженное наказание. Но сейчас мы даем тебе право судить человека, всех нас предавшего.

— Я ничего не скажу! — попрежнему твердо ответил летчик.

— Напрасно! Ну, тогда твое слово, Федор.

— Мое слово? — поскреб в затылке Птуха. — А вот мое слово. Охота была руки марать об таку паскуду. Пущай живет, пущай воздух портит! Никому ведь он не опасен.

— Делайте, как знаете! — ответил отрывисто Раттнер, отходя к пулемету.

— Ну ты, полиглот! — крикнул Птуха Истоме. И, подойдя к нему, сорвал с его рук ремень. — Катись к своему халтурному дедушке.

Истома, озираясь зверем, ожидающим внезапного нападения, подошел к пушке и спустил нерешительно вниз веревку. Но на краю амбразуры он остановился, стараясь поймать взгляд Анфисы.

Девушка поднялась и подошла к нему.

— Как снесешь тяготу предательства, Иуда? — спросила строго Анфиса. — Будь ты трое-трижды проклят, предатель, до конца своего века!

Истома стоял, опустив голову, перебирая дрожащими руками подол рубахи.

— Да лезь же, подлюга! — не вытерпев, налетел на него Птуха.

Истома быстро уцепился за веревку и скользнул за амбразуру…

Раттнер и Птуха спустились деликатно в нижний этаж башни. Косаговский подошел к Анфисе, протягивая руки.

— Пришла все же! Не забыла! Невеста моя!

Девушка отстранилась испуганно.

— Невеста? — спросила она горько. — Нет, Ильюша, не быть тому. Не о горнем пире[13]) думать надобно, а о поминальном!

— Почему о поминальном? — удивился Косаговский. — Кто умер? Мать?

— Батюшка! — прошептала девушка. — В бою его убили посадские.

— Убежим со мной в мир! — сказал Косаговский, забыв, что бежать ему самому некуда.

— Што говоришь ты? — покачала головой девушка. — Когда бежать? Когда в доме нашем льются токи слезные от батюшкиного гроба?

— Что же ты решила делать, Анфиса? — спросил Косаговский, беря в ладони холодные ее руки. Но она снова отстранилась от него.

— Не подходи ко мне, Ильюша! Решилась уж я. Образ чернечский приму. А снесу ли иночество, сама не знаю! — топотом закончила она.

— Ты с ума сошла! — вскрикнул Косаговский. — Похоронить себя заживо? Беги из Ново-Китежа, погубишь ты себя!

— Замолчи, еретик! Легче мне в Светлояр кинуться, нежели бежать с тобой в мир! И не за этим я пришла сюда. Тебя и товарищей твоих спасти хочу!

— Ты сможешь вывести нас отсюда? — удивился Косаговский.

— Вот возьми! — протянула ему Анфиса толстую книгу в деревянных, обтянутых кожей и закапанных воском корках. — То «Книга Большого Чертежа». В батюшкиной спальне я ее нашла.

— Николай! Птуха!.. Сюда! — закричал неистово Косаговский.

На лестнице показались встревоженные Раттнер и Птуха. Федор отстегивал на бегу с пояса ручную гранату.

— Вот!.. Книга!.. «Книга Большого Чертежа»! — бросился к ним Косаговский. — План через Прорву!

Раттнер выхватил книгу из его рук и подбежал с ней к многосвечнику. Зашуршали листы плотной бледно-синей бумаги. Раттнер перекинул нетерпеливо сразу несколько листов и увидел крупную надпись: «Чертеж земли Ново-Китежской».

Чертеж был выполнен в старинной манере перспективного рисунка. Раттнер легко догадался, что извилистая линия, делавшая неожиданные повороты, даже полные петли, нанесенная на план киноварью, и есть потаенная тропа через Прорву.

— Есть! Чертеж очень простой! — ликующе крикнул Раттнер. — Идемте же, не теряя времени!

И вдруг потух, помрачнел.

— Впрочем… чертеж этот не принесет нам пользы. Ведь мы не сможем выбраться из башни.

— Из Смердьей я вас выведу, ходом подземным, — сказала девушка. — За мной идите. Поспешайте! Истомка-предатель не донес бы!

Вправо от входных дверей мирские увидели не замеченный ими раньше люк, крышка которого была открыта. Этой дорогой Анфиса и проникла в башню.