Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

«Прежде всего надо быть человечным», — подумал Ван-Леер, глядя на измученное, пышащее жаром лицо, слипшиеся на лбу черными кудряшками волосы.

— Придется сделать остановку, — сказал он Питеру, понуро сидевшему возле руля.

Малаец радостно захлопал в ладоши и затем быстро направил лодку под свод из корней мангрового дерева, с густо разросшимися наверху эпифитами.

Все трое с аппетитом начали есть рис, обильно приправленный разными пряностями. Ван-Леер достал из корзинки кусок сыра и отрезал от него сначала себе, потом Питеру. После некоторого колебания он отрезал такой же ломоть малайцу, почему-то взглянув при этом на Питера. Затем со дна лодки появилась обвитая соломой бутылка. Ван-Леер осторожно наполнил дорожный плетеный стакан и торжественно поднес товарищу.

— Выпейте за благополучную службу, Питер.

Покончив с едою, малаец расположился среди ветвей и принялся жевать бетель, поглядывая на голландцев кроткими черными глазами. Нет, он не сердится больше на белых, захвативших его вчера в деревне лубусов. Они вовсе не злые люди, эти голландцы, и они хорошо обращаются с бедным Оранг-Лека. Они даже не ударили его ни разу! «Красный Господин» («Белый Господин» почему-то меньше нравилось малайцу) угостил его сейчас вкусным сыром… Оранг-Лека легко мог бы бежать от них, если бы захотел. Разве они догонят его в лесной чаще!..

— Выпей и ты, — сказал Ван-Леер, прерывая нить его мыслей.

Он смотрел на малайца сузившимися, повеселевшими глазами.

Малаец выплюнул в воду бетель и высосал из бутылки остатки пальмового вина. Приятная бодрость разлилась по телу.

Нет, он не хочет бежать в лес, — он поедет в Сурамбайю. Завтра они доставят его к главному судье белых. Он — самый мудрый, самый справедливый из людей. И Оранг-Лека расскажет ему все. Он расскажет, как били его на плантациях, как кормили испорченным, вонючим рисом, от которого пучит живот, а лицо покрывается красными пятнами… Он расскажет судье и про то, как его жену ударил управляющий… Маленькая Лелюль умерла через несколько дней… И тогда, не помня себя, Оранг-Лека поджег дом, где жил управляющий, и бежал в джунгли…

Он подробно расскажет все это справедливому судье белых, и тот простит Оранг-Лека и пошлет его к другому начальнику, такому же доброму, как Красный Господин Оранг-Лека станет спокойно работать у него, а потом возьмет себе другую Лелюль, которая не будет кашлять кровью. Они станут ходить вместе в большие сараи белых, где так забавно Прыгают на полотне удивительные плоские и серые люди…

Придя в самое лучшее настроение, малаец начал тихо мурлыкать песенку, которую он только что придумал:

Белый судья не захочет бить
Оранг-Лека,
и он опять будет много-много
работать…
Это открыла ему мудрая птица Хомрай.
Никто больше не станет бить
Оранг-Лека,
и он опять будет много-много
работать…
Все это открыла ему мудрая птица
Хомрай.

— В путь, — сказал Ван-Леер, отталкивая лодку. — Надо к утру поспеть в Сурамбайю.

— Много еще осталось? — спросил Питер.

— Не больше шестидесяти километров. Рано утром мы будем там.

Жара немного спала, но душный и влажный воздух попрежнему вызывал испарину. Как-то вдруг сделалось гораздо темнее. Вода приняла более зеленый оттенок и дымилась теперь заметно больше; легкие облачка тумана ясно обозначались на фоне почерневшей листвы. Ночь под экватором наступает почти мгновенно: через четверть часа стало совершенно темно.

Малаец пристроил к борту большой кусок дерева, густо обмазанный черной смолистой массой. Ярко запылало пламя, отражаясь и прыгая в темной воде, треща и бросаясь в нее снопами искр. И казалось, что лодка неподвижно стоит на середине озера, а по сторонам медленно движется бесконечная вереница неясных фантастических чудовищ…

— Что это? — спросил Питер, указывая рукой на странные зеленые пятна в темноте, слабо светившиеся холодным фосфорическим светом.

— Это светящиеся грибы. Такие ли чудеса вы здесь увидите!.. Скажите, слыхали вы когда-нибудь про раффлезию? Нет, конечно Мне только раз удалось ее видеть. Это было два года назад, когда прокладывалась дорога из Сурамбайи в Педанг. Я услышал сначала явственный запах испорченного мяса. Смотрю по сторонам, наконец вижу: шагах в двадцати, под стволом упавшего дерева, лежит огромный кусок мяса, ярко красный такой, с белыми крапинками. Подхожу ближе — и что же оказывается? Гигантская раффлезия, самый большой цветок в мире.

— Какой же он был величины?

— Больше метра в поперечнике… может быть, и все полтора.

— Все это очень интересно, Ван-Леер, — сказал Питер, глубоко вздохнув, — но только, чем больше я слышу про подобные чудеса, тем сильнее хочется вернуться в Голландию… Мне кажется, этого никогда не будет.

— Верне-е-тесь, — уверенно протянул Ван-Леер. — Я сам был раньше таким же… Или вы оставили там кого-нибудь?.. Минна?.. Может быть, Гретель?

Питер молчал, водя по воде опущенной за борт рукой!