Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

Чужой респиратор неловко сидел на Черницыне, и он никак не мог приспособиться к нему. От заглотанной окиси углерода у Черницына тяжко болела голова, слегка тошнило, и перед глазами сыпались искры. Лицо его было чуть запылено и красно, как после выпитого вина.

— Вы нездоровы, начальник! — сказал спасатель Лемкин, у которого тоже отчаянно болела голова.

— Я здоров, только голова трещит, но это пройдет. Я плохо спал ночью и много ходил сегодня. Выйдем на-гора, тогда отдохну. Нужно будет выспаться как следует, и все словно рукой снимет, — отвечал Черницын.

— Куда вы? — чувствуя пульсацию сонной артерии, спросил его еле державшийся на ногах Демкин и с последней силой уцепился за пояс начальника.

— Пустите меня! — строго сказал Черницын, и голос его стал будто чужим.

— Не пущу! — прохрипел Демкин.

— Пустите! Я отвечаю за людей и лучше вас знаю, что нужно делать, — вырвался инженер Черницын из об'ятий Демкина.

Узнав о гибели спасателей, окружной инженер дал распоряжение о постепенном свертывании всех спасательных операций.

Платформа, с которой пошли за Холостовым и Петренко люди, вдруг забурилась на обратном пути вместе со страшным грузом — мертвыми телами. Спасатели попробовали было поставить платформу на рельсы, но у них не хватило на это сил.

Несмеянов и Ромашкевич решили бросить тела своих товарищей и итти к выходу.

Навстречу им, держа впереди лампу, шел высокий человек.

— Николай Николаевич, вы куда? — спросил его Ромашкевич.

Черницын прислонился к стене и, выпустив мундштук, сказал:

— Мне дурно.

— Идемте к стволу! Скорей!

Несколько раз падал Черницын. Ромашкевич и Несмеянов поднимали его и снова вели туда, где должна была быть чистая струя воздуха.

— Не выпускайте мундштука! — крикнул Ромашкевич, но отравленный начальник, выпустив мундштук, упал и не поднимался более.

— Кончен! — сказал Несмеянов. — Мы ему уже не поможем.

Черницына били конвульсии. Он хрипел недолго и вскоре затих.

VI

Тульский силач Максим Алексеевич Сошников был учеником инженера Черницына.

— У меня убеждения тульские, — не раз говаривал он шахтерам, когда один рудник шел на другой с топорами.

Двадцать лет назад, если рабочий с Ветки трогал кого-нибудь с Волынцевского рудника, все волынцы брали кайла и топоры и шли вымещать обиду, громить балаганы на Ветке. Балаганами старые шахтеры называли жилые дома.

— У меня убеждения тульские, — говорил Сошников. — Один на один и чистым кулаком, без палок, кирпичей или топоров.

Ударить по-тульски — это значило ударить под микитки, пониже левого соска, да так, что и дух вон! Огромной силой был Сошников, и не находилось в Туле человека, кто свалил бы этого рослого детину. Такой же был Ромашкевич — его друг и товарищ. Они, однокашники, — вместе учились горно-спасательному делу.

— Нужно достать Николая Николаевича, — сказал Сошников Ромашкевичу.

— Категорически запрещено вытаскивать погибших!

— А мы на хитрость пройдем в шахту и выдадим Черницына на-гора. Сегодня будут закрывать перемычкой опасные места в шахте, и мы спустимся под видом рабочих, — прошептал Сошников на ухо Ромашкевичу.

Устанавливать перемычка в виду опасности газового отравления было разрешено не далее пяти метров от свежей струи воздуха.

Чтобы задержать рабочих на подземном рудничном дворе, Ромашкевич в шахтном здании при погрузке в клети спрятал у ствола их топоры.

Вышли на горизонте двести двадцать.

— Давайте инструменты проверим? — предложил Ромашкевич.

— Топоров не хватает! — крикнул вдруг один из рабочих.

Пока посылали людей на поверхность за топорами, Ромашкевич и Сошников незаметно ушли в штрек. На обоих были респираторы с мундштучными приспособлениями и аккумуляторные лампы системы Фейлендорфа.

Быстро шли по штреку.

— Вот он! — крикнул Ромашкевич.

И Сошников, выставив лампочку, увидал перед собой человека. Он лежал вниз лицом, головой к забою, правая рука его подвернулась, а левая вытянулась вдоль туловища. Это и был Черницын. Около него валялась аккумуляторная лампочка. Она еще тлела слабым накалом. На спине Черницына громоздился респиратор и мундштук был выброшен изо рта. Сошников взял Черницына под правую руку, а Ромашкевич — под левую. Подняли они мертвого начальника и с трудом поволокли по штреку.

Правую руку мертвеца никак нельзя было разогнуть, чтобы снять его тяжелый респиратор.

— Срежем аппарат, легче будет вести, — предложил Сошников, достал нож и срезал ремень.

Аппарат грохнулся о-земь.

Партия рабочих все еще стояла у ствола на подземном рудничном дворе в ожидании топоров.

— Человека несут! — крикнул один из людей и дернул вдруг рукоять, вызывая клеть на горизонт двести двадцать.

_{— Человека несут! — крикнул один из шахтеров}

Не успели еще Черницына вынести на рудничный двор, как уж все люди вместе с техником были на поверхности.

— Что случилось? — спросил их в шахтном здании встревоженный рукоятчик.

— А там на горизонте двести двадцать еще человек задохнулся.

— Кто такой?

Не знаем.

— Его сейчас выдадут на-гора.

И, действительно, скоро с горизонта двести двадцать запросили клеть,

VII