Всемирный следопыт, 1930 № 08

Снова сажусь в самолет. Теперь всерьез. Устраиваюсь поудобней и спускаю на глаза очки.

К самолету подбегает какая-то экспансивная мисс, протягивает руку и что-то щебечет по-английски. Я ничего не понимаю, но и понимать здесь нечего Наверно, ничего плохого в ее пожеланиях нет, а потому я благодарю, крепко пожимая руку.

— Тэнк ю вери матч![7] — Что можно сказать при моем знании английского языка, кроме этой фразы, которую произношу я, наверно, так же, как Маклоуд произносит французские фразы.

Затем подходят Форд, Лугас, Маклоуд и Стоут. По очереди жмут руку. Стоуту я говорю шутя:

— A bientôt ici, — показывая на землю, — ou bien là[8], — палец в небо.

Стоуту очень понравилась эта шутка, и он смеясь переводит ее Форду и Маклоуду. Сквозь рев мотора, проверяемого Чейзом, я слышу крик Маклоуда:

— Alors ca va? Garçon, une bouteille[9], — но рев мотора, получившего полный газ, заглушает его слова.

Самолет трогается с места… Разбег, — и мы в воздухе…

* * *

Оглядываюсь назад и вижу, что из публики шлют приветствия, помахивая в воздухе руками. Замечаю, как от толпы отделяется группа людей и идет в поле. Это мои компаньоны. Они направляются к месту ожидаемого приземления, которое определил Форд, договорившийся с Чейзом о высоте.

Самолет лезет вверх, и я, перегнувшись через борт, стараюсь определить направление сноса. В воздухе изрядно «болтает», и это мешает наблюдениям. На высоте пятисот метров «болтанка» прекратилась, и я снова перегнулся через борт. Наблюдения за сносом самолета отвлекли от мыслей о прыжке, а когда я собрался вернуться к ним, было уже поздно размышлять. Чейз перевел мотор на средний газ, и я понял, что выше не пойдем. Значит, сейчас мой черед! Держись, Минов!..

Посмотрел на альтиметр: пятьсот пятьдесят метров. Взглянул на землю — мы приближаемся к границе аэродрома, идя против ветра. Внезапно Чейз поворачивается ко мне и с таким же серьезным лицом, как и во время нашей репетиции, кивает головой.

— Приготовиться!..

В точности выполняю все наставления Форда… Начинаю работать! Левую ногу ставлю на крыло, правой отыскиваю подножку… но никак не могу нащупать ее: ветер упорно откосит ногу. Встречный поток воздуха старается сбросить меня с самолета, и приходится изо всех сил держаться руками за борт. Ветер рвет ногу с крыла, сбивает набок очки, мешает дышать…

На один момент я наклоняю голову и вижу, как под самолетом проплывают кучевые облака.

«Наверно, не увидят с земли момента прыжка», — проносится в голове, и мне самому кажется странным, что мысли заняты такими пустяками. Никакого страха, никакого волнения я не переживаю и с нетерпением жду сигнала пилота, как избавления от чрезвычайно затруднительного положения, в котором нахожусь сейчас. Напрягаю последние силы, чтобы удерживать себя на фюзеляже, и чувствую, что выдержу еще не больше десятка секунд.

И вдруг, как-то сразу — второй кивок пилота.

— Прыжок!..

Какое-то странное чувство на секунду охватывает меня. Оно не похоже на страх… это скорее ощущение непонятной жалости, смешанной с чувством отчаяния, но не ужаса… Нервы напряжены до предела, но движения точны и рассчитанны…

Правой рукой берусь за кольцо[10]. Припоминаю наставления Форда: только не сразу тянуть!.. И, пытаясь улыбнуться пилоту, отпускаю левую руку…

Самолет рванулся вверх… я неуклюже падаю на спину… захлебываясь воздухом, глотаю его широко раскрытым ртом… тяну за кольцо… и на десятую долю секунды сжалось сердце… Мне показалось, что кольцо поддалось слишком легко, без всякого сопротивления, которого я ожидал, зная, что этим движением руки я разрываю предохранительную нитку и выдергиваю запирающие шпильки замка.

Но это на десятую долю секунды. Сейчас же меня сильно рвануло куда-то в сторону… и все замерло. Наступила необычайная тишина.

Я быстро взглянул вверх и увидел над головой громадный белый зонтик с небольшим отверстием в вершине, через которое проглядывало синее небо.

— Ура… Все в порядке!.. — и я радостно и гордо озираюсь по сторонам, разыскивая самолет. Скоро нахожу его. Чейз кружит вокруг парашюта, порой очень близко подлетая ко мне, и тогда я вижу его улыбающееся лицо и приветливое помахивание рукой.

Принимаю боевую позу, подняв руку со шлемом вверх.

Поправив ножные обхваты и сдвинув на лоб очки, снова задираю голову и смотрю на парашют. Ритмично сжимаясь и разжимаясь, огромный зонт парашюта словно дышит, и эти движения делают его похожим на медузу. Медленно, как на качелях, раскачиваясь из стороны в сторону и жадно впитывая впечатления, все же вспоминаю наставления Форда о необходимости повернуться при снижении лицом по движению парашюта, — и это возвращает к забытой на время мысли о ветре.